Три мушкетера

– Ваше высокопреосвященство не может это утверждать, – воскликнул де Тревиль с горячностью истинно гасконской и резкостью военной, –  потому что за час до этого господин Атос, который – я уверяю ваше величество – принадлежит к весьма знатной фамилии, отобедав у меня, разговаривал в моей гостиной с герцогом де Ла Тремулем и графом де Шалю, которые также находились там.

Король вопросительно посмотрел на кардинала.

– Об этом имеется протокол, – сказал кардинал, отвечая вслух на немой вопрос короля, – который составили пострадавшие и который я имею честь представить вашему величеству.

– Так значит, судейский протокол, – гордо возразил Тревиль, – стоит больше, чем честное слово военного?!

– Полноте, полноте, Тревиль, замолчите, – сказал король.

– Если его высокопреосвященство всё же имеет какое-либо подозрение по поводу одного из моих мушкетёров, – сказал Тревиль, – то правосудие господина кардинала столь известно, что я сам прошу назначить следствие.

– В доме, где делали этот обыск, – с не изменившим ему хладнокровием произнёс кардинал, – живёт, кажется, некий беарнец, друг этого мушкетёра.

– Ваше высокопреосвященство имеет в виду господина д’Артаньяна?

– Я имею в виду молодого человека, коему вы покровительствуете, господин де Тревиль.

– Да, ваше высокопреосвященство, это совершенно верно.

– Не подозреваете ли вы этого молодого человека в том, что он даёт дурные советы…

– …господину Атосу, человеку, который вдвое его старше? – прервал де Тревиль кардинала. – Нет! Впрочем, господин д’Артаньян провёл вечер у меня.

– Что такое? – воскликнул кардинал. – Получается, все провели вечер у вас?

– Ваше высокопреосвященство, вы сомневаетесь в искренности моих слов? – спросил Тревиль, покраснев от гнева.

– Сохрани меня боже! – отвечал кардинал. – Но в котором это было часу?

– О, это я могу сказать вашему высокопреосвященству абсолютно точно, потому что когда он входил, то я заметил, что часы показывают половину десятого, хотя я и думал, что час уже более поздний.

– А в котором часу он вышел от вас?

– В половине одиннадцатого: часом позже этого случая.

– Но однако, – сказал кардинал, не сомневавшийся ни минуты в искренности де Тревиля и чувствовавший, что победа ускользает из его рук, – однако господин Атос был арестован в этом самом доме на улице Могильщиков.

– Разве запрещено другу навестить друга, мушкетёру моей роты вести знакомство с гвардейцем роты господина Дезессара?

– Да, когда дом, где живёт его друг, подозрителен.

– Да, этот дом подозрителен, Тревиль, – сказал король. – Может быть, вы этого не знали?

– Действительно, ваше величество, я этого не знал. Во всяком случае, дом может быть и подозрителен, но только не в той части, где живёт д’Артаньян. Могу поручиться вашему величеству, что нет более преданного слуги вашего величества, более искреннего почитателя господина кардинала.

– Не тот ли это д’Артаньян, который ранил Жюссака в злополучной схватке у монастыря кармелиток? – спросил король, бросив взгляд на кардинала, который покраснел от досады.

– А на следующий день – Бернажу. Да, государь, это он. У вашего величества отличная память.

– Так что же мы решим? – спросил король.

– Это дело касается больше вашего величества, чем меня, – сказал кардинал. – Я настаиваю на виновности господина Атоса.

– А я её отрицаю, – сказал Тревиль, – но у его величества имеются судьи, и судьи решат это дело.

– Это верно, – сказал король, – отошлём дело к судьям. Их дело судить, они и рассудят.

– Но только жаль, – сказал Тревиль, – что в наши несчастные времена самая безупречная жизнь, самая неоспоримая добродетель не избавляют человека от бесчестия и преследования. И я ручаюсь, армия будет не очень-то довольна, что её подвергают таким притеснениям из-за полицейских дел.

Это было сказано весьма неосторожно. Но де Тревиль сказал это намеренно: он хотел взрыва, потому что при взрыве бывает огонь, а огонь освещает потёмки.

– Полицейское дело! – вскричал король, повторяя слова де Тревиля. – Полицейское дело! Что вы в этом понимаете? Занимайтесь своими мушкетёрами и не надоедайте мне. Послушать вас, так выходит, что если, по несчастию, арестуют одного мушкетёра, то вся Франция погибла. Сколько шуму из-за одного мушкетёра! Я велю арестовать их десять, чёрт возьми! Сто! Всю роту! И не хочу больше слышать об этом ни слова!

– Если мушкетёры подозрительны вашему величеству, – сказал Тревиль, – то они виноваты. И я готов, сударь, отдать вам мою шпагу, потому что, обвинив моих солдат, господин кардинал, несомненно, завершит дело тем, что обвинит меня самого. Так лучше я пойду в тюрьму вместе с Атосом, который уже взят, и с д’Артаньяном, которого, наверное, тоже скоро арестуют.

– Да уймётесь ли вы, гасконская голова? – прикрикнул король.

– Ваше величество, – продолжал Тревиль, не понижая голоса, – прикажите, чтобы мне вернули моего мушкетёра, или пусть его судят.

– Его будут судить, – сказал кардинал.

– Тем лучше! Тогда я прошу у его величества позволения самому защищать его.

Король побоялся вспышки.

– Если бы его высокопреосвященство, – сказал он, – не имел личных причин…

Кардинал видел, что хочет сказать король, и предупредил его:

– Прощу прощения, но если ваше величество видите во мне предубеждённого судью, то я отстраняюсь.

– Послушайте, Тревиль, – сказал король, – клянётесь ли вы мне памятью моего отца, что господин Атос был у вас, когда случилось происшествие, и, следовательно, не принимал в нём участия?

– Клянусь именем вашего славного отца и вашим именем, ибо вас я люблю и почитаю выше всего в мире.

– Подумайте, ваше величество, – проговорил кардинал. – Если мы отпустим арестованного, то как же мы узнаем истину?

Примечания