Кафка и жаба

Меня зовут Кафка, и я маг. Когда меня спрашивают, почему ты маг? Я всегда говорю, лучше спросите, почему меня зовут Кафка. Ведь все взаимосвязано. Был на свете такой парень, то ли чех, то ли австриец, еврей, в общем. И все ему казалось, что он в насекомое превращается, в гигантского жука. Матушка моя его книги на прикроватной тумбочке держала, на ночь перечитывала, и сына, то есть меня, так и назвала. Ну, повезло же мне! В смысле, повезло, что не жуком родился. Зато любую красотку могу в жабу превратить. Запросто.

Есть у меня хобби – ходить на конкурсы красоты. Потому что, где же ты еще увидишь тщеславную девчонку в короне? Принцессы нынче почти повывелись, а к тем, что остались, охрана близко меня не подпускает. Да и за что их наказывать? Они ведь не выбирали, случайно принцессами родились. Эти же красавицы – дело другое. Они хотят себя на показ выставить. Задницей перед лысыми мужиками вертеть. Пытаются запродать себя подороже. Рынок невест. А какую выберут, самую доступную, ту коронуют. Тут я с фотоаппаратом, вроде неземную красу хочу запечатлеть. Вспышка, – и бац, жаба вместо стройной блондинки. Сидит на сцене, под короной из фальшивых камней задыхается.

Еще немного о себе? Люблю молоко с печеньем. Вот скажут, какой нюник, молочко любит. Да, люблю с детства и не собираюсь отказываться из-за вашей глупости.

Не люблю «сделанные» концовки книг и фильмов. Это когда автору нужно как-нибудь сюжет закончить и поскорее банку с пивом открыть. Вот и заканчивают всякой ерундой. Героиня вдруг оживает и целует его. Или герой вдруг понимает, что для полного счастья ему нужно всех вокруг перестрелять. Мы ведь, братья-сценаристы, писатели, одно дело с вами делаем, магию создаем, так неужели сложно, чтобы она была настоящей?

Настоящая магия всегда вызывает восхищение, пробивает на слезы. В общем, волшебство. И такая штука произошла со мной в прошлом году. Сейчас расскажу, садитесь поудобнее.

Как всегда в воскресенье, пропадал на конкурсе красоты. И вот, стою за кулисами, высматриваю претендентку на победу. Вижу – она. Белое платье треплет, рассматривает. Победительниц всегда в финале в белое наряжают. Если девчонке красное велели надеть или синее, какое бы ни было оно в стразах и кружевах, нефиг на корону рассчитывать. Будущую «Мисс» одевают в белое и точка. Как невесту. «Что ж в тебе хорошего, родная?» – думаю. Подхожу, смотрю на нее. Глаза-то у нее, глазищи! Карие, как бархатные. И все остальное тоже на месте. Красивая.

– Ну, чего пялишься? Не мешай. Иди, работай.

А у меня бэджик на шее, мол, я фотограф местный. Вроде и ничего такого не сказала, а обидно. Прогоняет, будто, она королева, а я шут-мутант. Так и есть, эти красотки нас, простых парней, за людей не считают. Только не учла милашка, что парень я не простой.

– Улыбочку! Для «Звездного подиума», – на шаг отступил, прицелился.

Она улыбнулась. Почти ласково. Улыбка у нее… Как лавиной меня накрыло. Чуть все на свете не перезабыл. Щелк. В последний момент успел ее лягушкой представить. Никаких магических заклинаний, амулетов, – все это день вчерашний. Представляешь ее жабой, и раз! Белое платье, которое она в руках держала, на пол упало, накрыло ее, лягушенцию.

А тут еще одна мадама на каблуках ко мне чешет. В корсете и чулках. Грудь выпирает, как ступенька в небо. И тоже – красивая.

– Где платье? Просила ведь, принести. Мой выход! – и хвать, белый наряд.

В юбку шагнула и выше, рукава на свои телеса натягивает. К ней помощница подскочила, пуговки на спине застегивает, кружева поправляет.

Что за чертовщина? Жаба моя на полу, рот изумленно разевает, глаза таращит.

– Тьфу, обознался!

Ну, ладно, одной жабой на свете больше, одной гордячкой меньше. А она смотрит на меня снизу вверх. Глаза у нее, даже у жабы, закачаешься… Нежные такие глаза, трогательные. Вроде, даже слеза блестит. Нагнулся, в руки ее взял, жабу мою кареглазую, сунул в карман:

– Потерпи, дома обратно превращу. Сейчас – некогда.

И стыдно мне, и страшно, потому что никогда еще ни одну жабу я обратно в девчонку не превращал. Нужды не было.

Домой принес, на стол вытряхнул. Она сидит, лапки затекшие вытягивает, разминает. Попробовала прыгнуть, на бок завалилась, с координацией движений пока плоховато. Не привыкла к лягушачьей анатомии. Смотрю на нее, думаю: в матушкиной книжке ведь не было сказано, что Кафкин жук снова человеком стал, так жуком и остался. Выходит, и ей суждено жабой быть. Жалко мне ее, а что поделаешь? Магию ведь не отменить, не исправить.

А она прыг-скок. Присела, голос пробует: «Квэ-эк, квээ-эк», – ничего, нормально у нее получается, лягушки на болоте, наверное, за свою примут. Что же это я? В бессилии своем расписался? А еще маг…

Европейская литература мне не помощница, возьмемся за русские сказки. Поцеловать ее что ли? И вся-то она холодная, скользкая, даже не зеленая, бурая какая-то, пупырчатая. Одна сплошная бородавка. Целовать такую? Бе-е-е-е. Что ж ты, Кафка, как козел блеешь, и ведешь себя не лучше животного, – говорю себе. Ошибся, исправляй. Пусть мерзкая, скользкая, а ты глаза закрой и целуй. Так и сделал.

К губам поднес, глаза закрыл. И чмок ее в огромный рот. А она меня языком липким – хлясть, по губам. Мол, что ты себе позволяешь? Недотрога попалась. Я ее еще раз – чмок. Она снова меня – хлясть, даже лапой по щеке приложила, будто оплеуху влепила, только жабью, слабенькую.

И третий раз ее поцеловал, взасос, чтобы уж наверняка. Она рот-то от изумления разинула, сидит у меня на ладони, глаза пучит, не понимает, что с ней происходит. И я не понимаю, что происходит. Не оборачивается она царевной, даже в замарашку не превращается. Как была жабой, так жабой и осталась, только целованной. Плюнул, рот водой прополоскал, и спать лег, утро вечера мудренее.

Но нифига. Утром кормить ее пришлось. Молоко с печеньем ей не понравилось. В зоомагазин побежал, чтобы мух ей купить или мотыльков. И пока я с продавцом жабий рацион обсуждал, чувствую, кто-то тянет меня сзади за рубашку. Оборачиваюсь. Стоит тетка горбатая, в руках сумка хозяйственная:

– Отойдем, касатик. Что скажу тебе…

Отошли в угол, там хомяк в клетке колесо крутил. Посмотрел я на хомяка – занятный, и к теткиному шепоту начал прислушиваться:

– …вылечить принцессу от жабофикации можно только специальным ультразвуковым аппаратом. Новинка. Разработка отечественных физиков. Уникальная вещь, на рынок еще не поступила. Вот, смотри, – достает из сумки пластиковую ложку с проводом, – обрабатываешь жабу трижды в день по десять минут. Через три месяца – эффект налицо.

– Три месяца? – переспрашиваю.

– Э, касатик. Что такое три месяца супротив целой жизни?

И то, тетка, твоя правда.

А тут мужик какой-то подходит:

– Не доверяю этой технике, – говорит. – Гомеопатия – лучшее средство. Вот, таблеточки пусть принимает строго по схеме, – и показывает мне россыпь разноцветных пилюлек. – Древнее знание. Не какие-нибудь новомодные штуки-дрюки. Попьет таблеточки, организм очистится и снова человеком станет.

И мужик тоже дело говорит, – думаю.

Взял и прибор ультразвуковой, и таблетки. Еще аквариум жабке прикупил. Надо же ее где-то держать три месяца. Продавец сказал, что кожа у них без воды пересыхает и плохо жабе становится, дышать тяжело. И еды ей взял, свежих мотылей, только с болота привезенных.

От таблеток сразу пришлось отказаться. Жабка моя от них еще больше бурела, потом зеленела, ее тошнило, на спину она падала и лапками дрыгала. Паленые таблетки подсунул, скотина. От прибора вреда не было, от него она сразу засыпала и во сне носом посвистывала, тоненько так, умилительно. Вот только изменений с ней никаких не происходило. Как была жабой, так жабой и оставалась.

– Да, пропади оно все пропадом! Что ей жабой быть плохо? В тепле, еды полно, сиди себе под рефлектором, мух трескай, а хочешь, в бассейн ныряй! Как на Карибах. Всем бы такую жизнь.

Забыть обо всем и дальше девок водить. Жабка моя не возражала, лишь вздохнула и глазищами карими на меня так посмотрела, как только она одна умеет. Вот и славно, – думаю, – никаких скандалов.

Но с девками вышла незадача. Парень, который с жабой живет, их не насторожил, нет. Мало ли сейчас чудаков? У кого-то тритоны или змеи. Некоторые скунсов держат. Пауков разводят. Экзотика, словом. Но моя жабка девок изводить начала: то в декольте запрыгнет, то на прическу сядет или языком за ушком пощекочет, чтобы утром просыпалась, а то в чашке притаится, хочешь кофе налить, а она оттуда, как выпрыгнет… Девки визжат, вопят. На одну жабка моя так грозно квакнула, что ту от страха понос прошиб. И мне уже как-то не хотелось ее на ночь оставлять. Цирк, в общем. Смех смехом, а интимная жизнь у меня разладилась. Надо было что-то с жабой решать.

Решил, по-мужски. Не бывает некрасивых жаб, бывает мало водки! Напился в дым. Смотрю, жаба моя поплыла. Очертания размылись, и где-то вдалеке, кажется, замаячил образ прекрасной царевны. Тянусь к ней, тянусь…вот, сейчас, еще чуточку… Бац, – и с табуретки свалился, так и вырубился на полу.

Проснулся, в квартире – разгром. Посуда три дня не мыта, пол не метен, бутылки пустые, бойцы верные, как на параде, строем вытянулись.

– Что ж ты, – говорю, – жаба. Хоть бы ночью в доме убирала, пироги пекла. Что ты дрыхнешь, как пристукнутая? Чего глазищами лупаешь? Какая из тебя хозяйка? На что ты мне сдалась?

Хвать ее – в карман и за город повез, на болото. Отпущу, и все дела. Я тебя не знаю, ты меня не знаешь. У каждого своя жизнь начнется, а эту мы забудем, как сон.

Стою у болота, смотрю на нее. Она в сторону отвернулась, с судьбой смирилась. На меня – ни глазком.

– Эй, последний раз ведь видимся!

Ноль внимания. Подул на нее. Она поежилась, но так и не взглянула. Пальцем по пупырчатой спинке погладил. Расстаемся ведь. И у самого слезы на глазах выступили. Жалко ее отпускать. Что там, в болоте этом? Может, побьют ее или съедят. А все из-за меня. Она-то в чем виновата? Слово мне грубое сказала? Так ведь за это не убивают. И в жаб не превращают. И не такое уж грубое это было слово. Просто работала, костюмы подбирала. Мало ли, под горячую руку, что сказать можно? Она ведь не злая и даже жабой очень красивая. Глазастая. И с выдумкой. Юморная. Как она на ту длинноногую-то квакнула! Эх… Развернулся и домой поехал.

Сели мы с ней на кухне. Налил ей наперсток молока, печенье покрошил. То же самое себе в чашке и блюдце поставил.

– Знаю, что ты человеческую еду не ешь, но составь мне компанию, пожалуйста.

Она кивнула: «Согласна».

– Не сердишься?

Она всем телом мотнула: «Нет, не сержусь».

– Прости меня. Прости, дурака. Виноват, кругом виноват. Не знаю, как дошел до такой жизни. Но раз дошел, придется жить. Вместе с тобой. Не знаю, как тебя обратно из лягушки в царевну превратить. А значит, буду заботиться о тебе, пока дышу. В ЗАГСе нас с тобой вряд ли распишут, и геям-то жениться не разрешают, а они все-таки люди. Но можно ведь и так, по любви жить.

Смотрю, не лягушка уже передо мной, а красна девица. Глаза карие, бархатные, ресницы трепещут. Ну, грудь там и все остальное тоже на месте. «Вот, черт, – думаю, – в ЗАГС-то все-таки идти придется. Зачем ляпнул?»

Живем. Почти не ссоримся. Мальчишку родили. Сорванец оказался.

Дар магический у меня пропал. А мой психоаналитик говорит, что это у меня было из-за боязни красивых женщин, ну, еще из-за привязанности к матери. Конечно, что он еще сказать-то может? Им бы, психоаналитикам, лишь бы все опошлить и магию настоящих отношений разрушить.

В оформлении обложки использовано изображение с https://pixabay.com/ по лицензии CC0