Солнце Парижа. Часть 2. В зените. Вспышка

Глава I

В Париж Андрей возвращался через Берлин: из Гельсингфорса небольшой пароход доставил его в германский Любек. Пассажиров на борту было немного: немцы давно уже ушли из Финляндии, оказав «помощь» в гражданской войне, основная волна эмигрантов к этому времени также уже покинула северный край в поисках лучшей доли.

Он часто выходил на палубу, всё смотрел на тёмные волны, сквозь которые пробиралось судно. Мелкие брызги, приносимые ветром, иногда обдавали его холодными уколами. Мужчина отряхивался, но продолжал наслаждаться видом мрачной толщи, такой притягательной и в тоже время такой пугающей.

Вечером Андрей взял в маленьком буфете четверть графина шнапса, банку финской сельди, ржаной хлеб и заперся в своей каюте. Спирт начал успокаивать, рождая чувство безразличия к свершившемуся. Мысль о том, что он никогда больше не увидит свою маленькую родину, сейчас проникала в него особенно болезненно. В первый раз своего бегства на запад, два года назад, его одолевали мысли о новой жизни в неизвестной стране на другом краю Европы ‑ он уходил тогда, не оглядываясь, с надеждой. Теперь он уходил, прощаясь с прошлым. Возможно, уже навсегда. Шнапс творил чудеса, селёдка с луком и дурманящий хлеб из портовой пекарни заставляли со стоическим спокойствием принять обречённость своего пути. Размытый взгляд ловил в иллюминаторе тени туч, подсвечиваемых отблесками луны. Голова медленно склонялась на подушку, затянутую в серую наволочку… Пароход продолжал уходить на юго-запад…

В порту Любека царила бессмысленная суета, столь характерная для всей Веймарской республики. Пограничник внизу трапа лишь мельком взглянул в паспорт Андрея и махнул рукой. Его напарник снял ограждающую верёвку и пропустил пассажира дальше, на причал. Разношёрстная толпа поглотила путешественника.

Вынырнул он только около городского вокзала. Перед ним возвышалось мрачное кайзеровское строение красного кирпича: четыре башни выступали из фасада. Шишаки крыш, венчавшие их, зеленели на фоне серо-грязного неба. Казалось, что башни не возносятся вверх с мечтой о небе, а вкапывают здание в землю как столбы.

«Что бы ни строили немцы – всегда получается тюрьма, ‑ усмехнулся Андрей. ‑ Даже часы на боковых башнях отсчитывают время заключения».

Путешественник прошёл внутрь вокзала и, постояв в небольшой очереди, купил билет в первый класс на поезд в Гамбург, где он должен был сделать пересадку на Берлин. До отъезда оставалось ещё два часа, и Андрей зашёл в кафе на соседней улице, недалеко от вокзала. Заказал сосиски и кофе с солёным брецелем. Глядя в большое окно кафе на поток снующих по узкой улочке прохожих, мужчина медленно доедал свою трапезу. Перешёл к кофе. Первые глотки уже остывающего напитка показались ему омерзительными.

«Из чего они его делают? Ячмень или жёлуди? Дрянь редкостная. По-моему, имя этому кофе – «Бич Божий». Х-м-м, Атилла всё-таки был немцем», ‑ улыбнулся своему предположению Андрей. Но тут же всплыл образ наивной Мари, делавшая глобальные выводы из бытовых мелочей. Думать о ней не хотелось – переключился снова на прохожих за окном. Люди шли по мостовой, чавкая сапогами и ботинками по грязной жиже, расплывшейся по всей улице. Ему казалось, что он даже слышит эти хлюпающие звуки. На лицах бюргеров застыла озабоченность непреходящей послевоенной разрухой.

Из студенческой бытности Андрею пришли на память слова «западника» Александра Тургенева из книги Петра Вяземского «Старая записная книжка», адресованные царскому пропагандисту Пушкину: «А знаешь ли что, голубчик, съезди ты хоть в Любек». Мужчина взял с тарелки брецель ‑ сейчас Любек не назовёшь воротами в Европу.

«Пушкин, Пушкин…» ‑ многогранник в его голове как-то зло сверкнул, Андрей поморщился, пытаясь заесть вкус кофе солёным кренделем – не получалось. Задумчиво постучал пальцем по столу, в памяти почему-то всплыла Петропавловская крепость, эшафот около Иоановского равелина, страшные рассказы о казематах, где томились вольнодумцы всех мастей. Зябко поёжился, передёрнув плечами: «Странные мысли внушает эта земля…»

Прошёл ещё час, и поезд уносил его в Гамбург. Час полудрёмы на диване в полупустом вагоне, и путешественник прибыл в бывший имперский вольный порт. Вокзал города в стиле нео-ренессанса смотрел на него сверху вниз ‑ две грандиозные башни а-ля Италия высились по бокам здания, придавая ему вид суровой крепости. «Наверно, где-нибудь в Эмилии-Романьи ты ожидаешь столкнуться внутри таких башен с непостижимой загадкой, в немецкой копии – с мрачной скукой», ‑ Андрей поспешил вернуться назад, чтобы скрыться в вокзальном буфете-ресторане и скоротать время за стаканчиком бренди в ожидании своего берлинского поезда.

Лертский вокзал встретил его уже французским нео-ренессансом. «Похоже на тяжеловесного слона с разъехавшимися ногами», ‑ хмыкнул путешественник, взглянув со стороны Шпреи на коробку с колоннадой. Поймав такси, он отправился искать гостиницу, положившись на рекомендации водителя.

Перед тем, как покинуть столичный муравейник рухнувшей империи, Андрей отправился в «русский Берлин». Несколько кварталов в западной части города, в районе Шарлоттенбурга, наверное, должны были напомнить ему Россию: русские ресторанчики и кафе, магазинчики с вывесками на кириллице, городские гимназии и литературные салоны, кругом шумела русская речь. Однако всё это только вызывало чувство отторжения. Ему этот изолированный островок русскости казался лубочными декорациями театра абсурда. Несбыточные надежды на скорое возвращение хоронила почти десятилетняя история большевистского режима, выстоявшего даже в условиях гражданской войны. Но здесь всё ещё царило вокзальное оживление временно остановившихся масс людей, пытающихся попутно внедрить на чужой земле свои правила. Внутренняя лихорадка беженцев заливала всю округу.

Но ему было некогда долго философствовать, он отправился на поиски берлинского отделения комиссариата Лиги наций по делам беженцев. После многочисленных расспросов ему удалось найти адрес этой организации.

Комиссариат встретил его уже привычной для Германии сутолокой. Однако после многочасовых ожиданий, бесед с различного рода функционерами и посетителями Андрей нашёл то, что искал – Петра Васильевича Елистратова, мужчину лет сорока пяти-сорока восьми с маленькими щеголеватыми усиками и прилизанной шевелюрой. Этот завсегдатай комиссариата с кругленьким животиком в клетчатом пиджаке слонялся по коридорам, «помогая» эмигрантам в их насущных делах.

В соседнем кафе господин Елистратов показал свой аппетит, конечно же, за счёт богатого посетителя: колбаски, тушённая капуста, большая кружка пива. В итоге – договорённость: сто франков сейчас, двести – после получения нансеновского паспорта без подтверждающих документов: паспорта на имя Андрея Беринга.

Поставив пустую кружку и вытерев усики салфеткой, господин Елистратов довольно рыгнул и начал ковыряться спичкой в зубах.

‑ Немец что ли? Знакомая фамилия. Где-то я её уже слышал. Х-м-м.

«Надо же, он где-то её слышал», ‑ иронично улыбнулся про себя Андрей, вслух же произнёс:

‑ Нет, датчане. В Россию переехали лет сто назад.

Бросив спичку на стол, его собеседник довольно заулыбался.

‑ Немец, датчанин – все они одним мирром мазаны.

‑ Датчан с немцами не путай, ‑ прищурился Андрей, вспомнив семейные предания о прабабке Мадлен Беринг, однофамилице, а может и родственнице – но кто сейчас скажет? ‑ известного путешественника. На самом деле её звали Магдолоун, но это сложно для русского уха, поэтому в памяти семьи она осталась на французский манер – Мадлен, гувернантка, прибывшая в Гельсингфорс из Дании в двадцатые годы прошлого века…

‑ Ну, в конце концов, мне всё равно, ‑ господин Елистратов откинулся на стуле в ожидании кофе с яблочным штруделем. – Не забудьте только фотографию.

Не прошло и пяти дней, как Андрей стал обладателем ещё одного паспорта ‑ Берлин покидал новоявленный русский беженец: Андрес Беринг.

На запад его уносил Норд экспресс, проходивший через Ганновер, Кёльн и Брюссель. Путь предстоял неблизкий, хотелось отдохнуть. Андрей расслабленно развалился на диване в своём купе, бросил взгляд в окно: в свете газовых фонарей изогнутые металлические фермы крыши с огромными заклёпками создавали иллюзию трюма, поезд должен вот-вот тронуться.

«Говорю: «Прощай, Берлин»? Наверное, должно быть так? ‑ невольно поймал себя на этой мысли, но тут же рассмеялся про себя. ‑ Нет, говорю: «Спасибо напыщенному гусаку Пилсудскому», – довольно потянулся: ‑ Из-за его переворота экспресс теперь не ходит в Варшаву, только до Берлина, теперь вольготно с местами».

Проведённая в поезде ночь напомнила ему поездку с Мари в Ниццу ‑ но сейчас всё по-другому: горькой тягостной ноши, рвущей мысли, больше было, но тогда была надежда ‑ надежда на возможность растворить несправедливость мира, ударить своим импульсом по окружающему, чтобы перевернуть его… Хотя вероятность этого была так мала… так ничтожна…

Сейчас же он возвращался в Париж, чтобы найти свой уголок в мозаике космополитичной жизни, царящей в столице мира. Только там он мог получить право жить без подавляющего давления общественных условностей на свой собственный мир, но… без надежды. Надежды на что? Он и сам не знал… Сон сморил его.

Утренний омлет и чашка настоящего кофе привели путешественника в бодрое состояние, через полтора часа Андрей уже шагал по привокзальной площади перед Северным вокзалом. Он оглянулся: здание из стекла и камня в виде триумфальной арки, казалось, кто-то невесомо поставил между домами. Мужчина приподнял голову: на краю крыши высились скульптуры ‑ символы городов северной Европы. Они как будто пришпиливали фасад к серому небу, чтобы он не исчез и не улетел. На вершине фронтона высилась женская фигура, опирающаяся на щит, с орлом у своих ног – символ Парижа. Женщина взирала со своей высоты на него: город равнодушно принимал вновь вернувшегося пришельца. Андрей продолжил свой путь дальше…

Он снял небольшую меблированную квартирку на правом берегу Сены, на бульваре Османа, занимаясь откровенным бездельем: прогулки по паркам и бульварам, чтение книг, времяпровождение в уличных кафе с разглядыванием людского потока города. Как долго он мог так существовать? Наверное, пока его мир позволит ему это.

Но город давал ему ещё одну непреодолимую страсть – парижские театры. Он был завсегдатаем этих храмов искусства: Комеди Франсэз, Ренессанс, Де Ля Виль.

Театральный сезон был уже на исходе, поэтому надо было спешить увидеть то, что в новом сезоне может уже и не появиться.

Поэтому Андрей не мог пропустить дебюта великолепной Дамиа в «Прокуроре Халлерсе» Пауля Линдау. В тот день он собирался получать удовольствие от этой постановки в Одеоне. Ему нравился этот театр: аура революционного прошлого придавала этой площадке особый шарм. Интерьер в итальянском стиле: утопающий квадрат сцены и полукруг зрительного зала затягивали зрителя в другое пространство, как песок в песочных часах.

До открытия занавеса оставалось ещё десять минут, и Андрей скучающе рассматривал зрителей, благо электрические лампы ещё горели, освещая тусклым светом зал. «Лорнирую», ‑ иронично улыбнулся мужчина, вспомнив развлечение светских денди прошлого века, только вместо лорнета – театральный бинокль. В Одеоне он любил брать место в первом ряду на самом конце «подковы» нижнего балкона. Ему казалось, что это давало ему как близость к сцене, так и обзор всего действия одним взглядом; к тому же позволяло держать дистанцию от других зрителей.

В очередной раз, пробегая глазами по зрителям партера, его взгляд вернулся к лысому мужчине в партере. Андрей на мгновение невольно застыл. Это был его старый знакомый из парижского Эмигрантского комитета – Гумилёв Василий Евграфович. Тот оживлённо о чём-то беседовал с соседкой – молодой дамой в шляпке. Андрей инстинктивно откинулся назад, стараясь спрятаться в тень. «Вот уж не думал в многомиллионном городе столкнуться с ним», ‑ неприятно резануло его изнутри. Немного успокоившись, Андрей тихо закашлялся и поднял шарф, укрыв им нижнюю часть лица – теперь вероятность быть узнанным стала совсем невелика. Вскоре лампы начали гаснуть, и поднялся занавес ‑ спектакль начался. Однако мужчина никак не мог сосредоточиться на действии, разыгрывающемся на сцене: его интересовала дама, сидящая рядом с Гумилёвым. Всё дело было в её шляпке: небольшой головной убор имел несимметричные поля, закрывая с одной стороны лицо женщины от Андрея, с другой – делая его открытым для Гумилёва. Игра случайностей?

В зале царила тишина, лица зрителей неотрывно наблюдали за перипетиями, разворачивающимися на сцене, не исключением была и неизвестная дама и Гумилёв. Но неподражаемая брюнетка Дамиа не смогла своим выходом отвлечь Андрея от наблюдения в бинокль за незнакомкой. Проблемы раздвоения личности героя пьесы как-то уходили на второй план. «Зачем это мне? – Андрей мысленно пожал плечами и сам себе ответил: ‑ Загадка… но, скорее всего, я что-то чувствую».

Интуиция действительно его не подвела: дама, наконец, слегка обернулась в его сторону – мелькнул её профиль. Сомнений не было – даже в темноте он её узнал – это была Даша, Даша Звягинцева, машинистка из Эмигрантского комитета.

Он откинулся на спинку кресла и расслабился. Для него это стало неожиданностью: в его звёздную систему снова вошла яркая комета. Он не ждал её, но она – его… комета его системы. Бред? Но своим ярким хвостом она опрокидывала полуразрушенные колонны его потрясённого мира. Он закрыл глаза – многогранник завертелся с бешеной скоростью, разбрасывая вокруг разноцветные пятна лучей. Безумие? Нет… Тоска по энергии, энергии на человеческих чувствах, только она могла породить в его космосе объекты, новые объекты, подтверждающие принципы его мироустройства. Он долго смотрел уже без бинокля в её сторону, угадывая знакомый силуэт в темноте. Не дожидаясь окончания представления, Андрей покинул театр.

Небольшое кафе в квартале от Одеона приютило его на этот вечер. В нём проснулся интерес, сродни охотничьему азарту. Он забавлял, манил и в то же время путал мысли.

На следующее утро Андрей был у знакомого здания, где на первом этаже занимал помещения Эмигрантский комитет. Мужчина занял наблюдательную позицию на другой стороне улицы. Благо погода позволяла праздно шатающемуся зеваке отдыхать на лавочке с томиком стихов Ронсара в руке. Ждать пришлось долго, прежде чем он увидел самого Гумилёва ‑ тот спешащей походкой вошёл в здание. Прошло ещё несколько часов, но девушка так и не появилась. Андрей уже отчаялся её увидеть, когда заметил женскую фигуру в чёрном платье и черном же жакете – без сомнения, это была она. Девушка быстро вбежала по крыльцу в подъезд и скрылась за тяжёлой дверью. Мужчина остался в раздумьях: войти вслед за ней или подождать? Решил не рисковать и остался ждать. Но сколько? Может быть до вечера? Покрутив трость в руках, остался ещё на полчаса на своём месте, если она не выйдет, тогда придётся войти в здание. Ему повезло, во всяком случае, он так посчитал, девушка вышла минут через двадцать и направилась через дорогу по направлению к его скамейке. Даша шла, оглядываясь по сторонам и пропуская проезжающие авто и фиакры. Оказавшись на противоположенной стороне улицы, она уже намеревалась повернуть в сторону, когда прозвучал какой-то знакомый ей голос:

‑ Здравствуйте, мадемуазель Даша.

Она вскинула голову: перед ней стоял молодой человек в сером костюме и широкополой шляпе. Из-под полей на неё смотрело лицо Андрея Градова, те же спокойные голубые глаза, та же насмешливая улыбка на тонких губах. Девушка вздрогнула. От неожиданности она не могла сообразить, что ответить, бесцельно блуждая глазами по его костюму, трости, какой-то книжке. Он приподнял шляпу – те же взъерошенные тёмные волосы.

‑ Вы помните меня?.. Градов Андрей, ‑ мужчина опустил шляпу и вопросительно посмотрел на неё.

‑ Да, конечно, ‑ как-то неуверенно произнесла Даша.

‑ Я рад случаю снова увидеть Вас, мадемуазель Даша, ‑ он продолжал улыбаться сомкнутыми губами.

Девушка пришла в себя.

‑ Теперь мадам. Мадам Гумилёва, ‑ и уже с вызовом посмотрела своими большими удивлёнными глазами на него.

Только сейчас Андрей начал замечать изменения, произошедшие в барышне: шляпка с прямыми полями, украшенная брошью, черное вязаное платье от Скиапарелли, приталенный жакет и чёрный шёлковый шарф – всё это производило впечатление достатка. Но строгий, даже мрачноватый стиль диссонировал с её солнечным лицом и яркими глазами. «Мадам Гумилёва? Она всё-таки вышла замуж за этого «распределителя»?» ‑ мелькнула мысль у него. Вслух же он задал вопрос, глупый, конечно, вопрос:

‑ Вы вышли замуж за Гумилёва?

Даша продолжала жёстко смотреть ему в глаза.

‑ Вас это удивляет? Да, я замужем за Василием Евграфовичем.

‑ Не знаю, для меня это неожиданно, ‑ Андрей сказал правду. Он продолжал улыбаться, но скорее уже по инерции.

«Почему он улыбается. Безразличие?» ‑ Даша изучала его лицо – на неё смотрели спокойные глаза, только пальцы мужчины начали медленно вращать набалдашник трости. Она ожидала совсем другой реакции. Какой? Она не могла сказать, но полное отсутствие эмоционального всплеска со стороны визави повергало её в растерянность.

‑ В таком случае, мадам, могу я Вас пригласить на чашку кофе в соседнее кафе, ‑ как ни в чём не бывало, прозвучало мягким голосом предложение её собеседника.

‑ Я спешу, у меня сегодня есть ещё дела, ‑ женщине хотелось уйти. Подумав мгновение, прищурилась и добавила: ‑ К тому же, я полагаю, Вас ждёт жена.

‑ Жена? ‑ мужчина непонимающе нахмурился, его глаза сжались: ‑ Какая жена?

‑ Хо-хо, ‑ Даша внутренне даже обрадовалась такому повороту – эмоции начинали выходить, поэтому зло добавила: ‑ Вы уже забыли о больной супруге?

‑ Ах, да. Вы об этом, – Андрей пожал плечами, лицо расслабилось.

‑ Это всё, что Вы можете сказать? – Даша продолжала щуриться, грозно развернувшись к нему.

Ситуация начинала его уже забавлять. Это напоминало ему мелодраматичные сцены из сентиментальных романов: «Ах, оставьте Ваши объяснения; я не хочу ничего слышать; я покидаю Вас» ‑ в результате такого поворота в сюжете автор сего произведения марает ещё пятьдесят страниц о страданиях героев.

Оглянувшись по сторонам и не увидев вокруг большого скопления людей – только редкие прохожие в этот утренний час, – он быстро схватил под руку Дашу и буквально потащил за собой вперёд. Молодая дама сначала опешила, что позволило ему протащить её десяток метров, затем, придя в себя, она начала сопротивляться: упираться ногами, пытаясь оттолкнуть его от себя. Получалось неважно – силы были неравны. Она начала громко шипеть, морща щёки:

‑ Пустите меня. Что Вы делаете?

‑ Приглашаю Вас на чашку кофе, ‑ улыбаясь, Андрей тянул её за собой.

‑ Я позову полицию. Я закричу, ‑ наконец, Даша собралась с силами и резко толкнула своего невольного спутника – в результате Андрей чуть не упал на проходившую рядом дородную матрону. Та возмущённо посмотрела на мужчину, вскинув подбородок:

‑ Месье, что Вы себе позволяете?

‑ Помогите! На помощь, мадам! – Даша инстинктивно выкрикнула на русском.

‑ Извините мою жену, она немного не в себе, ‑ Андрей подмигнул прохожей: ‑ Увидела меня с другой – вообразила Бог знает что. Вы же понимаете.

Женщина опасливо отскочила от странной пары: «Святая дева! Эти иностранцы вытворяют здесь всё, что хотят».

Возмущение, вызванное сценой со прохожей, заставило Дашу на мгновение забыть о борьбе со своим «насильником».

‑ Что Вы такое говорите? Какая я Вам жена! Да как Вы смеете?

Это дало возможность Андрею протащить её ещё десяток метров. Наконец, Даше удалось вырваться, но было поздно – они уже оказались около уличных столиков кофейни. Последний рывок и отскочившая от него дама сама неуклюже плюхнулась на плетёный стул.

Он смотрел на неё сверху вниз. Его улыбка начинала её раздражать: «Дурацкая улыбка – чему он радуется?»

‑ Поклянитесь, что не уйдёте, ‑ он продолжал улыбаться.

Даша устала с ним бороться – ей нужно было перевести дух, и она махнула рукой, затянутой в перчатку.

‑ Спасибо, ‑ Андрей направился к входу в кофейню, оглянувшись, добавил: ‑ Иначе мы не дождёмся гарсона.

Действительно, время завтрака уже закончилось – столики пустовали. Через несколько минут он вернулся и занял место напротив Даши, положив свою книгу на столик. Женщина скосила взгляд: Роснар, фыркнула: «Позёр!»

Андрей сидел и молча смотрел на неё. Опять это чувство ушедшего мира – ты снова видишь осколок своего космоса: воспоминания и потерянные представления кристаллизируются в материальную субстанцию ‑ непередаваемое чувство. Зачем тебе это? Он улыбался уже внутри себя – прекрасное создание давало ощущение, которым можно прикрыться от разочарования действительностью. Сейчас она была замужем. Но это его ничуть не смутило: она давно не залетала в его звёздную систему, в своих странствиях комета могла получить деформации и инородные вкрапления – ничего удивительного. Теперь хотелось только, чтобы её переливающийся хвост пылал вечно, завораживая единственного наблюдателя ‑ его.

Даше надоело пустое молчание – она непоседливо передёрнула плечами:

‑ Ну так, что Вы мне хотели сказать? – Даша начинала приходить в себя.

‑ Сейчас принесут кофе, у Вас поднимется настроение, и Вы не будете на меня так злиться, ‑ Андрей отвёл от неё глаза и положил руку на книгу.

Зазвенел колокольчик двери, и к ним вышел официант с небольшим подносом. Перед дамой и Андреем появились большие чашки кофе и розетка с парижскими шоколадными макарони. Аромат, поднимающийся от напитка, начал пленять её обоняние – она осталась плыть по течению, не видя опасности: «Пусть только посмеет».

Глоток горячего кофе утихомирил вспышку её чувств. Она уже спокойно разглядывала «похитителя»: он похудел и как-то немного «потух», выражение насмешливого нигилизма сменилось спокойным равнодушием на его лице.

Сделав пару глотков, Даша вопросительно посмотрела ему в глаза. Вкус терпкого напитка играл на её рецепторах и требовал продолжения, рука невольно потянулась к «монете» ‑ макарони. Андрей как будто чувствовал игру ощущений прекрасной дамы.

‑ Теперь, я думаю, Вы будете ко мне благосклонны.

Даша, казалось, не поняла его лёгкой насмешки, она молчала. Мужчина сделал глоток кофе.

‑ Я действительно никогда не был женат, ‑ Андрей поставил чашку на стол. – Незнакомая девушка ‑ Мари спасла меня от гибели на улицах Парижа… Х-м-м, ‑ Андрей откашлялся, ‑ но она сама была смертельно больна. Мне нужны были деньги на её лечение, но… увы. Она умерла. Я не смог её спасти.

Даша хрустела пирожным, её удивлённые глаза отчуждённо смотрели на пальцы мужчины, сжимавшие набалдашник трости. Утилитарность звука тихого хруста контрастировала с печалью истории, но дама совсем отвлеклась от окружающей действительности и не замечала этого.

Андрей снова взял чашку с кофе и сделал глоток.

‑ Вы исчезли… Вас разыскивала полиция… Вы украли револьвер у ротмистра Вихрова… Я вышла замуж, ‑ Даша продолжала, не мигая, смотреть на его пальцы. Её слова уходили куда-то в пустоту.

Её собеседник пропустил мимо ушей обвинение в воровстве и спросил только о том, что ему было интересно:

‑ Зачем Вы это сделали?

‑ Что я сделала? – женщина подняла на него глаза.

Мужчина замялся, ему не хотелось показывать явный интерес к этой теме, но она непонимающе смотрела ему в глаза… или делала вид?

Она его обыграла – он вынужден был уточнить:

‑ Вышли… вышли замуж?

Даша немного помолчала, посмотрела куда-то вверх, как будто что-то припоминая, затем процитировала:

«А счастье было так возможно,

Так близко!.. Но судьба моя

Уж решена. Неосторожно,

Быть может, поступила я:

Меня слезами заклинаний

Молила мать; для бедной Тани

Все были жребии равны.

Я вышла замуж…»

Она слегка повернула чашку на блюдце.

‑ Что дальше будет? – Андрей опёрся щекой на сжатый кулак, взгляд следил за чашкой дамы.

‑ Ничего, ‑ ответила женщина.

‑ Да… ничего, ‑ мужчина повернул свою чашку. – Но стоит ли безвольно долго блекнуть ‑ быть может, лучше вспыхнуть и сгореть?

Она невольно улыбнулась:

‑ Вы перешли на поэтический слог.

Он улыбнулся в ответ:

‑ Вы первой подняли поэтику на остриё копья.

‑ Ну что же, согласна, ‑ хмыкнула Даша, пожав плечами.

‑ Может быть, всё-таки продолжим? – Андрей опять повернул свою чашку. В его голове засверкал многогранник.

Недоуменный взгляд со стороны женщины.

‑ Ведь продолжение там было, ‑ мужчина взял из вазочки макарони и начал вертеть пирожное между пальцами.

‑ Продолжения не было – второй том так и не вышел. Всё кончилось, ‑ и снова цитата с её губ: