Хранитель
Инне.
Которой я читал мои первые стихи
1
Приветствую тебя, читатель.
За непочтенье не сочти,
Что, словно близкий твой приятель,
Позволил я себе вести
С начальной строчки обращенье
К тебе на «ты». Ведь я посмел
Принять подобное решенье
По той причине, что хотел
С тобою сразу подружиться,
Чтоб ближе был мне образ твой,
Чтоб откровенней поделиться
Своим рассказом мог с тобой.
2
И я надеюсь, ты, читатель,
К моим стихам не будешь строг,
Ведь как поэт и как писатель
Я быть талантливей не мог
Тех, чьи творения хранятся
На книжных полках у тебя.
Всю жизнь пытался я равняться
На разных гениев, но я,
Как заключил мой друг, бездарен,
Достойных не создал стихов.
Ему за это благодарен —
И попытаться вновь готов.
3
Я не представился. Виновен.
(Не в этом лишь вина моя.)
Меня зовут Роман Коровин.
Вернее, звали, так как я
Расстался с жизнью… Да, читатель,
Я умер и обрел покой.
Теперь я вечный обитатель
Иного мира. За чертой.
Ты спросишь, как возможно это —
Писать поэму в вечном сне.
Представь письмо души поэта,
Пришедшее тебе извне.
4
Итак, мой друг, начну сначала:
Мне было восемнадцать лет,
Я написал стихов немало
И полагал, что я – поэт.
Я так хотел быть всем известен,
Чтоб каждый дом меня читал.
Решил, что буду крайне честен
В своих стихах… а сам лишь врал:
Писал о том, чего в те годы
Не понимал, не пережил,
Я лил в тетрадь мотив свободы
И мир, который не открыл.
5
Я рос в семье с отцом и братом,
А матери своей не знал.
Всегда считал я виноватым
Себя за то, что жизнь забрал
У ней своим рожденьем жадным.
Считали так же брат с отцом.
Мой первый день стал беспощадным
Для давшей мне его с трудом.
О ней мне ведали ревниво,
Но главное, со слов отца,
Она меня нетерпеливо
Ждала, любила до конца.
6
Отец мой – Михаил Коровин —
Был смел, умен, мог убеждать,
Трудолюбив и хладнокровен,
И нас такими воспитать
Старался он. Отец родился
В семье сапожника, в селе,
Где зарабатывать учился
Он на отцовском ремесле.
Приехал в город. Через годы
Он стал владельцем обувной
Крупнейшей фабрики. И моды
Европы привозил домой.
7
Мой брат – Коровин Анатолий —
Семьи проблемы понимал
И в двадцать лет отцовской волей
В фабричные дела вникал.
Организацию, нюансы
Работы быстро изучил,
С умом подсчитывал финансы.
Лишь тем отцу не угодил,
Что плохо чувствовал дух моды,
Каких ждать вкусов впереди,
Но честно дал работе годы.
Да, рифма та же, не суди.
8
И я в том возрасте влюбился…
О ней лишь мыслью умилен.
Ход рассуждений изменился.
Душа кипит. Поэт влюблен.
Анастасия – имя это
Подобно песне райских слез.
С ним сердце юного поэта
Пылало в океане грез.
Стихов куплеты с чувством страстным
Писал на стенах я тайком.
Всё для нее. И в толк несчастным,
Кто с этим чудом не знаком.
9
Она заметила. Дивилась.
И я признался в чувствах ей.
Лишь через месяц согласилась…
И сердце вспыхнуло сильней.
«Люблю» – исписывал блокноты,
«Сон», «счастье», «страсть» – вплетал слова.
Теперь, Любовь, я знаю, кто ты,
Ты – Бог, касанье божества.
«Из-за тебя мне плохо спится,
А если сплю, мне снишься ты».
…И каждый миг могли полниться
Стихами яркими листы.
10
«Я буду пламенем под кожей
И солнцем буду для тебя.
Ты – мир на мир и не похожий,
И выходящий за края».
«Целую смело и несмело
Тебя, как летние дожди.
Ты жарким ливнем гладишь тело
И засыпаешь на груди».
«Ты – муза, я – твой воздыхатель.
Любовь переживет года.
Мы навсегда…» Но нет, читатель…
Она была не навсегда.
11
Слова «Ты больше мне не нужен»
Отняли воздух… звуки… свет…
Окончен сон – и я разбужен.
Раздавлен и разбит поэт.
Я жег стихи о ней, рыдая,
И вновь писал: теперь о том,
Как кровоточит, умирая,
Моя любовь. Я был рабом
Печальных мыслей и томлений,
И память стала мне больна.
Под толщей горестных мучений
Моя душа достигла дна.
12
Я на себя безмерно злился,
Что стал заложником своих
Метаний… Но освободился
Я, сочинив мой Главный стих.
«Когда умрут мои надежды,
И потемнеет всё вокруг,
Я распахну бесстрашно вежды
И разорву печальный круг
Несчастий и дурных волнений.
И страхи резко замолчат.
Убью в себе без сожалений
Того, кто в этом виноват.
13
И ничего не ожидая
Ни от кого и никогда,
Я буду добираться края
Моих желаний без стыда.
Я вспомню все провалы, беды,
Чтоб лучше стать – их сберегу,
Но вспомню и мои победы —
И буду знать, что я смогу».
…Вот так, мой друг, я ожил снова,
Но сердца не было в груди,
И жить без чувств себе дал слово,
Любовь оставив позади.
14
Я изучил до основанья
По психологии труды,
По женщинам пошли скитанья
Мои: от мыши до звезды.
Их обволакивал стихами
И нежно, трепетно ласкал.
Был рядом днями и ночами —
И на недели пропадал.
То отдалял, то приближался,
То радость подавал, то боль,
И тем любви их добивался.
Я крепко вжился в эту роль.
15
Мое беспечное стремленье
Всех женщин соблазнить вокруг
И черпать в этом вдохновенье
Не разделял мой лучший друг.
Он говорил, «любовь мужчины
Должна Одной принадлежать».
Да он не знал и половины
Того, что следовало б знать!
Что есть в любви и беспокойство,
И боль, крах веры, и печаль.
Есть у любви дурное свойство —
Она проходит. Вот мораль.
16
Настал момент – на этой теме
Начну о друге говорить,
Ведь роль его в моей поэме
Никак не переоценить.
Вадим – умен, но крайне робок,
В беседах с дамами труслив
(Не обойтись мне здесь без скобок:
Он был довольно некрасив),
И не давалось это дело.
Поэтому избыток сил
Учебе отдавал всецело,
А страсти в книгах находил.
17
Шло время: женщины менялись,
Во мне не утихал поэт,
И дни мои уподоблялись
Каникулам…
Прошло пять лет.
Однажды брат мой, о котором
В седьмом куплете я писал,
Им заключенным договором
Убытки фабрике снискал,
Из-за чего конфликт случился
Меж ним и злившимся отцом,
И Анатолий оскорбился —
Покинул фабрику и дом.
18
Теперь фабричные проблемы
Отец со мною стал делить.
Но я хотел писать поэмы,
А не ботинки мастерить,
Но всё же, хоть и без желанья,
Я помогал ему, как мог,
Вести дела. Мои старанья
Он замечал и был нестрог.
Мои стихи печатать стали
В журналах местных небольших,
И сотни глаз теперь читали
Плоды бурлящих дум моих.
19
Я часто виделся с Вадимом —
И первому стихи вручал,
И в ожидании томимом
Его вердикта пребывал,
Ведь он начитан был – и мненье
Его я искренне ценил,
Но никогда – на удивленье! —
Мои стихи он не хвалил.
Среди его оценок строгих
«Неплохо» – было похвалой!
Из-за него творений многих
Не прочитал никто другой.
20
Мы всем делились в разговорах.
Он ведал мне, что знал из книг.
И редко – чтобы в наших спорах
Кто-либо истину постиг.
Ему я хвастался хожденьем
По дамам (где-то привирал),
Меня он слушал с наслажденьем,
Как будто я ему давал
Частичку жизни необычной.
Он продолжал быть нелюдим.
В той одинокости привычной
Вполне спокойно жил Вадим.
21
Я вот к чему веду, читатель:
Случилось так, что этот друг —
Ненужных знаний собиратель,
На книги тративший досуг, —
Мне объявил, что появился
В его унылой жизни свет,
Что наконец-то он влюбился
И срочно нужен мой совет,
Как получить ее вниманье!
Расположенье! Всю ее!
Закончилось его исканье!..
(Но не закончилось мое.)
22
Хоть и бранил он их нещадно,
Клеймил, что бедственно плохи,
Злословил, что звучат нескладно,
Я предложил свои стихи —
Чтоб сердце дамы раззадорить,
Заставив пылко трепетать.
Вадим не стал со мною спорить
И требовал начать писать.
Похоже, он, талант поэта
Во мне не видя, возлагал
Надежды вовсе не на это, —
Стратегий опытных он ждал.
23
Сближаясь медленно, но верно,
Мои стихи читал он ей —
Сначала милые чрезмерно,
Затем пошли слова нежней.
И оправдались ожиданья:
«Она в восторге!» – говорил
Он после каждого свиданья
И вновь писать меня просил.
Но вскоре я сказал, что сложно
Мне строки сочинять для той,
О ком я знаю так ничтожно,
И стих не красен полнотой.
24
Тогда Вадим решил скорее
Нас познакомить, рассудив,
Что станет он и сам смелее
При мне и будет говорлив.
И после подготовки длинной
Я в ресторан был приглашен.
О ней лишь знал, что звали Инной
И что в нее мой друг влюблен,
А увлечение моими
Стихами было лестно мне.
И я пошел на встречу с ними.
…Я помню всё об этом дне.
25
О боже, как она красива!
Как рот кокетливо кривит!
Глаза как ярки! Как игриво
Скользящий взгляд меня пьянит,
Вторгаясь в глубь души опасно!
Как кожа гладкая светла!
И шейка нежная прекрасна!
Как руки, полные тепла,
Играют кротко волосами!
А грудь! А ножки!.. Что сказать! —
Мне трудно глупыми стихами,
Мой друг, богиню описать.
26
Вадим немедля нас представил,
Едва волненье он скрывал.
Не нарушая древних правил,
Я кисть ее поцеловал.
И мы пустились в разговоры —
И обо всем, и ни о чем,
А я ловил лишь Инны взоры,
В меня палящие огнем.
Она раскованно общалась,
Внимала непритворно мне
И заразительно смеялась,
Со мной острила наравне.
27
Прошли часы. Мы распрощались.
Я шел домой – и мне весь путь
Мгновенья с Инной вспоминались.
Я ночью той не мог уснуть —
Всё время вскакивал с постели,
Взяв карандаш, терзал листы,
Пока в сознании теплели
Ее волшебные черты.
В исканиях живого слова
Для восхищенья красотой
Писал, зачеркивал и снова
Сводил я строки меж собой.
28
«Огни взорвались беспричинно,
И их в моей груди не счесть.
Здесь не ищи загадки, Инна,
Ведь я соврал – причина есть.
Не нужно рассуждать глубинно,
Ища ответ на самом дне,
Гадать не стоит долго, Инна,
Зачем душа моя в огне.
Я сам скажу тебе повинно,
Одолевая бурный страх:
В тебя влюблен я страстно, Инна!
…Я весь раскрыт в моих стихах».
29
«Ну как она тебе, Коровин?! —
Трубил Вадим. – Ну как она?!»
Я с ним не мог быть многословен
И сухо выдал: «Недурна».
Я передал ему творенья,
Рожденные моей душой
Под грохоты сердцебиенья —
Душой, утратившей покой.
Он прочитал и восхитился:
«И вновь ты прав, момент настал.
Пора признаться, что влюбился.
Я долго чувства укрывал».
30
Я продолжал писать с сознаньем
Того, что Инна всё прочтет
И перечтет потом с вниманьем.
И я надеялся, что ждет
Она всё новых откровений,
Ведь только так я мог быть с ней —
В минуты чутких вдохновений,
В часы бессонницы моей.
Я стал выдумывать предлоги,
Чтоб вновь увидеться втроем,
Был полон счастья и тревоги
Я в том смятении моем.
31
И в те воздушные мгновенья,
Когда я мог с ней говорить,
Смотреть в глаза без опасенья
У них догадки зародить,
Мог мимолетно улыбнуться,
Ее улыбку созерцать,
К руке случайно прикоснуться,
Тепло по имени позвать,
Мог незаметно любоваться,
Упорно подавляя пыл,
И с сожаленьем попрощаться, —
Я бесконечно счастлив был.
32
Но без нее я был разрушен!
Потерян в горькой темноте.
Убит!.. Сожжен!.. И обездушен!
Развеян пеплом в пустоте.
Печаль жестоко грудь давила,
И сердце трескалось мое,
И лишь Ее оно просило.
Я задыхался без нее.
И вот, когда душа стонала,
А голос разума был тих,
Когда бессонница достала,
Я снова вспомнил Главный стих.
33
«Когда умрут мои надежды,
И потемнеет всё вокруг,
Я распахну бесстрашно вежды
И разорву печальный круг
Душевных пыток и волнений.
И страхи резко замолчат.
Убью в себе без сожалений
Того, кто в этом виноват.
И ничего не ожидая…»
И верно – ждать не стоит мне.
Останусь, чувства запирая,
С моей тоской наедине.
34
От мыслей голова шла кругом.
Себя пытаясь уберечь,
Я перестал общаться с другом
И сторонился наших встреч,
Трудом фабричным прикрываясь.
И не настаивал Вадим.
Он, на меня не обижаясь,
Был занят идолом своим
(Ну и моим еще, конечно),
Над ней кружил, за ней бежал.
Успешно или безуспешно,
Не знал и знать я не желал.
35
Искал я легких утешений
Среди красивых дам других
И плотских с ними наслаждений…
Но хватит полнить этим стих.
Хоть и большой я обожатель
О страсти вдоволь поболтать,
Скажу лишь главное, читатель,
Что для себя я смог познать
В той цепи дней однообразных:
Не могут счастья дать сполна
Мужчине много женщин разных,
Но может Женщина! Одна!
36
В какой-то вечер возвращался
Неспешным шагом я домой.
Когда к воротам приближался,
Услышал голос за спиной:
«Роман!» Я резко обернулся,
И по глазам ударил свет.
Я еле видно улыбнулся
И тихо произнес: «Привет».
…Терпенья я не воспитатель,
И вовсе не плету интриг,
Ведь ты, сметливый мой читатель,
Кто это, догадался вмиг.
37
Да, то была, конечно, Инна!
Мог неподвижно на нее
Смотреть я бесконечно длинно,
Дыханье задержав свое.
Мной обожаемая Инна!
Сияла в шаге от меня,
Смотря в глаза мои невинно,
Весь мир собою заслоня.
Любимая, родная Инна!
Моя и радость, и тоска.
Вновь в жизнь мою ступила чинно,
Как в стих конечная строка.
38
Я умилялся, созерцая
Лица прекрасные черты.
Шептала, голос содрогая,
Она: «Я знаю, это ты…
Ты!.. говорил со мной стихами…
Ты!.. признавался мне в любви…
Нарочно волновал речами,
Чтоб впечатлить. Останови
Меня ты, если ошибаюсь
Я в ощущениях своих.
Тогда с тобою попрощаюсь
И не замыслю встреч таких».
39
Я отвечал ей осторожно:
«Ведь он мой друг – и я не смел…
Так на тебя смотрел тревожно…
И так тревожно не смотрел…
Тебя обгладывал я взглядом!
Забыв о гордости своей,
Пытался быть всё чаще рядом,
Ведь не встречал души родней…»
…И Инна пламенно вздохнула.
Завыл я: «Не молчи… Молю!..»
Она легко вперед шагнула,
Шепнула: «Я тебя люблю».
40
«…Твоя Любовь меня обнимет,
Взбурлив мою живую кровь,
В свое тепло приятно примет,
Во мне вскипит Твоя Любовь.
…Твоя Любовь меня согреет,
Расплавит сердце мне, и вновь
Моя душа уразумеет,
Как дорога Твоя Любовь.
…Твоя Любовь меня разбудит,
Прошепчет нежно: «Приготовь
Ты в сердце место мне», и будет
В нем вечно жить Твоя Любовь».
41
Мы с Инной стали неразлучны!
И время счастья началось.
Но будут все стихи беззвучны,
Пусть даже мне бы удалось
Свести красиво, с вдохновеньем,
С «любовью» «кровь», со «страстью» «сласть»,
«Волненье» с «головокруженьем»
И что-нибудь из книг украсть,
О той поре любви, блаженства,
Безумной тяги колдовства,
Сердец влюбленных совершенства…
Нет, я не подберу слова.
42
Прости, читатель, я не стану
О друге много говорить.
Не скрою – знал тогда, что рану
Ему способен причинить
Поступок мой неблагородный.
Никто из нас не жаждал встреч.
Пусть резок голос мой холодный,
Но я желаю пренебречь
Всей этой темой неприятной.
Я сделал выбор в жизни той.
И по причине нам понятной
Освобожусь одной строфой.
43
Отец болел. Не поправлялся.
Недуг крепчал день ото дня.
Сердечный приступ повторялся.
И вот отец позвал меня.
«Похоже, сын, – шептал он сонно, —
Мой пробил час. Нет больше сил.
Болезнь дерет неугомонно,
И я надежду отпустил
И смерть без страха принимаю
В заведомо пустой борьбе.
Но рассказать сейчас желаю
Я о Хранителе тебе».
44
«Об ангеле?» – «О человеке! —
Отец промолвил мне в ответ. —
Ведь память сбережет навеки
Он обо мне… и он – поэт! —
И улыбнулся. – Я вверяю
Тебе историю мою,
И вместе с жизнью оставляю,
В твой ум и в руки отдаю.
Твой брат и ты – вы сохраните
Меня и мать в душе своей.
Пока о нас вы говорите
И помните – мы живы с ней».
45
Мы с ним полночи говорили.
Он мне рассказывал о том,
Как в юности его учили
Ремонту обуви с трудом,
О том, как с мамой повстречался,
Женился, чуть в селе пожил
И вскоре в город перебрался,
Где сыновей двоих растил…
Повествовал отец устало
О непростой своей судьбе.
…А через день его не стало.
Я жизнь его храню в себе.
46
Прошло два года… Я пытался
Вести на фабрике дела,
Но не по силам оказался
Мне этот труд. А жизнь дала
Мне выбор: либо стать известным
На всю державу, либо слыть
Посредственным поэтом местным.
Не мог я дать душе остыть —
И выгодное предложенье
Издателя легко принял,
Его благое настроенье
Я с наслажденьем разделял.
47
Я продал фабрику и сразу
В столицу переехал жить,
Где раньше не бывал ни разу, —
О том издатель стал просить,
Скорее чтоб стихи строчились
И чаще выходили в свет.
Мы с Инной вскоре поженились,
Оберегая наш обет
Быть верными. Моей супруге
Я всё давал, что мог. Мы с ней
Души не чаяли друг в друге,
Черпая радость тихих дней.
48
Нежданно брат ко мне явился
И гневно стал бранить меня
За то, что так легко решился,
Отца усердий не ценя,
Расстаться с фабрикой, при этом
Его согласья не спросив.
«Пойми, я должен быть поэтом.
Отец простил бы, будь он жив…»
Но брат меня уже не слушал,
А напоследок он сказал:
«В одно мгновенье ты разрушил
Всё, что он годы создавал».
49
Я стал работать: мучил строки.
Чтоб вдохновение снискать,
Бродил по городу. Мне в сроки
Непросто было успевать.
Про город напишу огромный,
Хоть и о нем полно стихов.
Оставь словарь свой многотомный,
Здесь будет мало новых слов.
Столица словно муравейник!
…Как рифму выбрать, не пойму.
Репейник… швейник… О! – затейник!
…Хотя и он тут ни к чему.
50
Я слушал жадно, с удивленьем,
Как говорил издатель мне,
Что быть с таким стихосложеньем
Мне популярней всех в стране.
Пришла известность! Много писем
От книголюбов получал,
От их похвал я стал зависим
И ни письма не пропускал.
Я ими был богат духовно
И жил с тщеславием в ладу.
…Одно из них почти дословно
Я здесь, читатель, приведу.
51
«И снова здравствуй, мой писатель…
Любимый, нежный мой поэт.
Я вновь твой истинный читатель,
Хоть и прошло немало лет.
Прости за юную жестокость.
Я всё о жизни поняла.
Меня изводит одинокость.
С тобой лишь счастлива была,
С тобой узнала о любви я.
Лишь позови – и я приду.
Я здесь.
Твоя Анастасия.
Люблю. Надеюсь. Верю. Жду».
52
Анастасия – имя это
Подобно сказочной мечте.
С ним всем волнениям поэта
Не уместиться на листе.
С ним хочется рыдать, смеяться,
Бежать, укрыться с головой,
В безумной страсти потеряться,
Отдаться тяге неземной.
Анастасия – и услада,
И дрожь в коленях, и полет,
И райский свет, и пропасть ада —
Вновь сердце мне на части рвет.
53
И я поддался… Наши встречи,
Как раньше, наполняли смех,
Молчанье, пламенные речи…
Ну а теперь еще и грех.
Но вскоре всплыло ощущенье,
Что я пресыщен ею стал,
И появилось сожаленье,
Что страсть в себе не удержал.
Хотя не страсть, а ностальгию:
Хотелось боль былую снять.
Я не любил Анастасию.
И не желал всё повторять.
54
Анастасия – имя это
Уже не зажигает свет
В душе уставшего поэта,
О нем не хочет петь поэт.
Я всё сказал и с ней расстался.
Истерика. Рыданье. Крик.
«Я отомщу!» Я испугался —
В мгновенье в сердце страх проник,
Что Инне всё она откроет
О наших тайных вечерах,
Чем, мягко говоря, расстроит.
…И оправдался этот страх.
55
В душе у Инны потрясенье!
Удар был для нее велик.
Обида. Боль. Недоуменье.
Истерика. Рыданье. Крик.
Из дома выбежала с воем.
Я следом выскочил за ней,
Объятый нестерпимым зноем,
Стремясь упасть к ногам скорей,
Не зная как, но оправдаться.
…И я схватил ее ладонь.
Она вдруг стала вырываться.
В ее глазах горел… пожар!
56
Я умолял, чтоб в дом вернулась.
Рвалась, не слушала она.
И всё же вырвалась. Качнулась.
Упала… Дальше тишина.
Я подскочил, схватил за плечи,
Кричал, просил, скулил, рыдал,
Остались без ответа речи,
Но я ее не отпускал.
Глаза померкли. Нет дыханья.
Из головы струилась кровь.
…Меня крушат воспоминанья,
Как умерла Моя Любовь.
57
Тоска и боль меня терзали.
Душила горечь, скорбь драла.
Я жил закопанный в печали…
Но жил!.. а Инна умерла.
«Когда сгорят мои надежды,
И почернеет мир вокруг,
Я распахну устало вежды
И огляжу проклятый круг
Душевных пыток и мучений.
Но страхи больше не молчат!
Убью…
Себя!..
Без сожалений…»
Во всем лишь я был виноват.
58
И с жизнью я решил расстаться —
Путь к облегченью моему.
Ведь в бренном мире оставаться
Мне стало больше ни к чему,
В нем безнадежно заблудился.
Желал, чтоб вздох последний мой
Был там, где я на свет родился, —
И я вернулся в дом родной.
Где, как не здесь, искать покоя
Душе истерзанной моей.
Где, как не здесь, уйду легко я —
И буду снова рядом с ней.
59
Но кто моей судьбы Хранитель?
Моей истории судья?
И адвокат, и обвинитель?
Кого волнует жизнь моя,
Что стала мне невыносимой?
Друзьями я был не богат.
Отца не стало, нет любимой…
Но у меня был старший брат!
Боялся я, что он рассержен
Остался на меня с тех пор,
И ждал, что стану им отвержен
И не налажу разговор.
