Папа

– А ну стой, маленькая дрянь! – кричал мальчик, гонясь за девочкой младше него. Их погоня перемещалась из комнаты в комнату и каждый раз, когда казалось, что добыча уже зажата в угол и вот-вот будет настигнута, то преследователь поскальзывался, создавая волну на блестящем линолеуме, то девочка, проявив несвойственную её возрасту ловкость, ускользала из рук, оставаясь непойманной. Так они бежали – девочка со смехом, а мальчик с криками и угрозами – до тех пор, пока не оказались в кухне, где у преследователя сквозь угрозы вырвался победный возглас. Это было маленькое помещение, в котором можно было либо сесть за стол, либо двигаться по узкому проходу, мимо мойки и плиты, к островку, тремя сторонами которого были холодильник, окно и стол. Именно он стал западнёй для девочки. Теперь преследователь уже не бежал. Он, ухмыляясь, надвигался на свою добычу. Девочка рывками головы искала выход из ловушки, изредка поглядывая на того, от кого убегала.

Между ними оставалось немногим более метра, мальчик перебирал в голове угрозы, которые обещал воплотить в жизнь во время погони, когда девочка, резко согнувшись, нырнула под стол, от чего стулья, словно испугавшись, отскочили от него. Мальчик бросился ей наперерез, но, зацепившись за ножку стола, упал. Вслед за ним полетела фарфоровая сахарница, которая, встретившись с полом, взорвалась осколками и оставила после себя барханы из сладких кристаллов.

– Ну и что здесь произошло? – молодая женщина лет тридцати, пришедшая на шум, осматривала последствия погони, – что вы опять не поделили?

Дети продолжали молчать: мальчик сидел у ножки стола, держась одной рукой за голень, а второй упираясь в пол, засыпанный сахарным песком, девочка стояла у выхода из кухни, пряча что-то за спиной.

– Даша, что ты прячешь? – спросила женщина.

– Ничего, – ответила Даша и вжалась спиной в стену.

– У неё мой робот, – сказал мальчик и начал подвывать, – она его забрала у меня.

– Даша, зачем ты взяла робота у Максима?

– Просто так, поиграть, – почти шёпотом ответила девочка.

– Ну а ты что ноешь? – спросила женщина мальчика. – Тебе так жалко дать сестре игрушку?

– Нет, я ударился сильно, – мальчик демонстративно оторвал руку от ноги, взглянул на место, которым ударился, и резким движением, будто боль нестерпимо усилилась, вернул ладонь на голень, – и она усадила моих пить чай с её куклами, а им так с ними нельзя, они боевые роботы…

– Я думала, что они голодные, а они попили бы чай с конфетами, а потом пригласили бы моих кукол на бал, – сказала девочка с вызовом.

– Нет! – Максим повысил голос почти до крика. – Они только для войны были сделаны и поэтому не пьют чай!

– Так, хватит, – вмешалась в разговор женщина, – покажи мне свою ногу, – мальчик с лицом, искажённым болью, убрал руку, открыв место удара присевшей на корточки матери. Девочка, вытянув шею, смотрела через плечо на травму брата, – ничего страшного с твоей ногой не произошло, будет небольшая шишка и всё. Хватит ругаться, я хочу, чтобы вы помогали мне и мирно играли друг с другом, а вы ссоритесь постоянно. Если вы будете себя так вести, я не возьму вас к папе, когда поеду. А ты, Макс, помни, что теперь старший мужчина в доме ты, поэтому веди себя соответствующим образом. Всё, дети, давайте умываться и спать. Быстро!

Возникшие возражения были быстро подавлены и брат с сестрой, забыв о недавнем конфликте, пошли в ванную комнату. Как только включилась вода, из ванной стали слышны звуки брызг и смех детей.

Максим лежал на спине в своей кровати. Ему совсем не хотелось спать – обычно он ложится гораздо позже, но сегодня был наказан. Его ушибленная нога болела и каждое, даже лёгкое, прикосновение одеяла к шишке, набухшей на месте удара, вызывало ощущения, похожие на ожог. Он смотрел в потолок, на котором веером раскинулся свет, пробирающийся через волны закрытых штор, скользил глазами от тени к свету и обратно. Через стену до него глухо доносился голос мамы, рассказывающий дочке сказку. Иногда рассказ прерывался вопросами девочки, чей голос становился всё более сонным, а после совсем затих, сменившись сопением. Максим слышал как мама прошептала что-то спящей девочке, встала с кровати, ответившей ей на это лёгким скрипом, и вышла из комнаты. С каждым удаляющимся шагом мамы, который становился всё тише и мягче, он чувствовал всё сильнее как начинает моргать медленнее и медленнее, а веки хотят соединиться и не расставаться до утра, будто мама вместе со своим голосом унесла и его бессонницу. Перед мальчиком начали летать события прошедшего дня и понемногу сбавлять скорость, обретая очертания, обволакивать его, но раздавшийся телефонный звонок разогнал их в в разные стороны, как парашютики одуванчика от потока ветра.

– Алло, – послышался мамин голос

– Ой, Юля, привет, как твои дела? Подожди секундочку, дети спят, – она положила трубку рядом с базой и прикрыла дверь, прошуршавшую по полу пылью, скопившейся под ней. Голос мамы стал тише. – Да, я тут. Только уложила, не хочу разбудить.

– Нет, что ты, какой там режим? Плохо вели сегодня вечером, вот я их и наказала, отправив по кроватям.

– Да нет, ничего такого, всё в порядке, просто дурят иногда.

– Макс да, уже совсем взрослый. Ему через пару недель восемь исполняется.

– Да, он же почти на четыре года старше Даши.

– Ну да, годовщина в следующие выходные, – мамин голос изменился, – мы же поэтому в прошлом году толком и не отмечали его день рождения, совсем не до этого было. Ну он вроде понял.

– Да, мы съездим на кладбище с детьми – я хотела там прибраться, думала, может цветы там посажу.

Максим лежал и пытался угадать, с какой Юлей разговаривает мама – то ли с коллегой с бывшей работы, которая постоянно во всё лезет, то ли с той, с которой она вместе училась в институте, а та его каким-то чудом окончила. «Лучше бы с этой, не с работы», – думал он. Воспоминания о весёлой маминой подруге стали окутывать его, к ним из углов стали тянуться испуганные звонком образы. Максим закрыл глаза.

– Привет, сынок! – услышал он за спиной знакомый голос. Максиму уже снился папа после его смерти – в этих снах они гуляли по улицам, пускали вместе воздушного змея, играли и папа очень много смеялся, а Макс вместе с ним. Это были очень счастливые сны и Максим не хотел просыпаться. Мальчик обернулся на голос. Сейчас папа был совсем другим и пугал своим видом: он похудел ещё сильнее, у него не было левой руки. Он впервые пришёл к нему таким, каким был перед смертью.

– Привет, пап, как твои дела?

– У меня? Всё хорошо, всё налаживается потихоньку. А ты как? Как учишься?

– Нормально, – Максим не сводил глаз с пустого рукава. – Папа, а что с твоей рукой случилось?

– Я же лечусь, вот курить бросил, ну и осталось после этого. Сынок, а ты помнишь, что мне обещал?

– Когда?

– Когда я уже в кровати постоянно был. – Отец заметил замешательство сына. – А обещал ты мне, что будешь заботиться о своей сестре.

– Да, помню.

– Тогда почему же ты не держишь своего слова? Или ты решил, – сказал он, округляя букву «л», что происходило всегда, когда он начинал злиться, – что я умер и теперь можно делать всё, что угодно? А может надеялся, что я сам всё забыл? Так вот, запомни, – папа раздулся, стал похож на чёрный капюшон и нависал над ним, – если ты ещё раз тронешь Дашу, то я накажу тебя так, что стол тебе покажется пустяком! Я тебе не дам обижать мою дочку! Если ещё раз так сделаешь, то я вернусь, чтобы разобраться с твоим поведением!

Максим проснулся. Он долго лежал с открытыми глазами, пытаясь в темноте найти конец капюшона, в который превратился его папа, закрыв ему весь свет. Придя в себя окончательно, понял, что это был сон, а он в своей постели. Сердце его всё ещё билось так, что он чувствовал вибрацию рёбер, а вид растерзанного тела отца не шёл из головы. Он думал о столе, подарившем ему сегодня ссадину на ноге, ящики которого до сих пор были заполнены папиными инструментами – а может это тоже сон? Но нет – потрогав ногу, он нащупал шишку, от прикосновения к которой, как круги по воде, разошлась острая прозрачная боль.

– Ну почему папа так сделал, – думал Максим, – зачем он выбрал именно стол, а не что-нибудь другое. Например, он мог уронить ему утюг на ногу. – Мальчику было обидно, что стол, из которого папа, как из волшебного ларца, доставал инструменты и делал с их помощью деревянные мечи, ремонтировал железную дорогу (после того как Даша наступала на рельсы или состав), тот самый стол, секретами которого он хотел овладеть, когда вырастет, стал для него орудием наказания. Мысли вихрями крутились в его голове, спутывая прошлое с настоящим и вымысел с реальностью. Когда они превратились в белые облака и полностью заполнили его, Макс успокоился и, как любой ребёнок, чувствующий страх, провалился в сон. В следующий раз он открыл глаза от того, что солнце грело его ноги, а с улицы доносились крики молодых птиц. От ночной встречи осталось только лёгкое гудение в груди. Началась последняя школьная неделя перед каникулами.

Максим лежал, боясь спугнуть солнечные лучи, ползущие вверх по одеялу, когда в комнату заглянула мама.

– Сынок, – позвала она, – а, ты уже проснулся. Давай, вставай и иди чистить зубы, завтрак почти готов. – он потянулся и толчком двух ног отбросил одеяло.

Когда он пришёл на кухню, Даша уже сидела на стуле, болтая ногами, перед ней стояла тарелка каши. Сестра рассказывала маме о планах на день.

– Тебе варенья дать к каше? – спросила его мама, когда он сел перед тарелкой.

– Нет, спасибо. – Максим взял ложку и набрал в неё остывшую кашу с края тарелки, подул и отправил в рот.

– Как тебе сегодня спалось?

– Нормально, мам, – он собирал ложкой новую порцию каши, – а помнишь мы не праздновали мой день рождения в прошлом году?

– Конечно, помню, но ты же знаешь, что на это были причины?

– Ну да, помню, – у него перед глазами возник призрак, приходивший к нему ночью. Он поморщился, – ты ведь про папу? Мама, а он когда, – Максим посмотрел на сестру, замешкавшись с определением, – ну это?..

– Она уже взрослая девочка и всё понимает, – мама посмотрела на дочку, которая продолжала есть кашу, но теперь она не болтала ногами и следила глазами за братом с мамой, – папа умер двадцать третьего числа. В эту субботу будет ровно год.

– А в этом году мы будем отмечать? – кроме Максима на маму вопросительно смотрела Даша, дувшая на уже остывшую кашу.

– Да, конечно, это же день рождения, как мы его можем пропустить.

– Ну не знаю, я подумал, что теперь может не будем отмечать из-за папы. Мама, – Максим смотрел в тарелку. Мама подняла на него глаза, – а мы в замок поедем? Мы же всегда ездили с папой в замок на день рождения.

– А давай вот как сделаем – мы в субботу сначала заедем на кладбище к папе, а потом, после того как наведём там порядок, сразу поедем вместе в замок на все выходные. Остановимся в гостинице.

– Ура! – закричала Даша так, что из её рта вылетели остатки каши, – Мы будем жить в гостинице! Все выходные!

Максим шёл по улице. Весенний ветер путал его мягкие, цвета соломы, волосы и мысли в голове. В нём боролись воспоминания прошедшей ночи и радость от предвкушения скорой поездки. Иногда они смешивались и принимали причудливые формы, тогда он начинал задумываться о том, как может выглядеть день рождения без папы. Может ли он существовать? Или это как Новый год без Деда Мороза – можно поставить ёлку и ходить кругами, но, если он не появится, то не будет ни подарков, ни веселья. Долго такие мысли не держались в голове Максима. Он их вытряхивал то найдя жука, то перепрыгнув лужу и приземлившись в аромате цветущей яблони, лепестки которой садились на плечи пугливыми бабочками, готовыми вспорхнуть при малейшей опасности.

Сегодня Максим вышел рано – даже хлебный магазин был ещё закрыт, только грузчики заносили первые лотки со смешанным запахом теста и дерева. Солнце уже было высоко, но всё ещё лёгким, с прозрачным теплом – оно грело, но не могло обжечь, только ласкало кожу.

Миновав проход между домами, Максим перешёл дорогу и повернул налево на длинную тропинку, ведущую к школе в обход квартала, мимо гастронома. Он специально вышел раньше, чтобы повидать Барсика. Макс и его друзья по двору считали, что кот по праву их, потому что рождён он был в подвале их дома и они вместе с родителями выкармливали маленького Барсика, когда он остался без мамы. На их глазах котёнок вырос, превратился в матёрого кота и начал свой путь к вершине кошачьей иерархии, обрастая новыми шрамами и территориями.

На прошлой неделе Максим увидел кота в зарослях молодого клёна, росших у гастронома, в которые он забрался, когда он играл в прятки по пути из школы. Максим протянул руку за побегом, следя за одноклассниками, оторвал его с лёгким хрустом и куст, вернувшись с шорохом на место, или что-то под кустом – Максим сразу не смог разобрать – издал жужжание. Звук разлетелся в стороны, как песок с детской лопатки. Он раздвинул листву и увидел в ней Барсика. Кот лежал на боку. Его живот ввалился, на морде был оскал, но не злобный, а скорее появившийся от беспомощности, и по ней бегали мухи, попеременно потирая то передние, то задние лапки.

С того дня он старался навещать Барсика каждый день до или после школы. Теперь тяжело было поверить в случайность находки – как только в поле зрения появлялись кусты, до носа начинал долетать сладковатый запах гниющей плоти, который тем отвратительнее становился, чем ближе Макс подходил к его источнику, пока не начинал вызывать только тошноту. Максим стоял, зажав нос, но запах, как казалось мальчику, сочился по пальцам и проникал через рот вместе с отравленным воздухом. Изменения происходили не только с запахом – шерсть кота стала будто длиннее, но это не придало животному лоска, а, наоборот, сделало его похожим на старую плюшевую игрушку. Зубы ещё больше оголились и в темноте полуоткрытой пасти происходило еле заметное движение, стали сильнее видны мутные глаза, словно Барсик использует последнюю из девяти жизней, чтобы посмотреть на то, как разрушается его тело.

«Интересно, от чего он умер? – думал Максим. – Дороги рядом нет, если бы собаки, то видно было бы».

Его осенила догадка, которая заставила сделать глубокий вздох, забыв о том, что надо зажать нос и дышать только ртом.

«Нет, это не мог быть я, я только немного его ударил. – Максим вспомнил о том, как на прошлой неделе отбивал у Барсика птенца, которым его пытались накормить другие дети, а после наподдал коту, наблюдающему за птенцом в руках мальчика, ногой и тот скрылся в зарослях цветущей черёмухи. После этого он не видел кота. – А может он не от пинка умер, а от голода? Надо было ему того птенца отдать, всё равно не выжил».

Максим вспомнил, что во дворе рассказывали истории о том, как сыщики иногда смотрят в глаза мертвецам, чтобы увидеть в них от чего человек умер: «Если я посмотрю в его глаза и увижу себя или что-то непонятное, ведь непонятно как выглядит голод, то это будет значить, что я его убил».

Максим стал медленно наклоняться к трупу кота. Чем ближе он приближал своё лицо к морде животного, тем сильнее приходилось зажимать нос, пока ему не показалось, что у него захрустели хрящи. Он расположился так, чтобы его глаза были прямо напротив глаз кота и стал в них всматриваться. Глаза Барсика больше не были похожи на стеклянные куполы, за которыми находится зрачок и радужка – они стали мутными, как вода, в которую попало несколько капель молока. Мальчик не видел в них отражения. Они смотрели прямо на него, не останавливаясь на глазах, вглядываясь куда-то гораздо глубже, так, как на него смотрели совсем недавно – так смотрел его отец, когда приходил к нему во сне. Максим отпрянул от кота. Ему показалось, что перед ним лежал его папа. У них были одинаково мёртвые глаза.

Макс выскочил из кустов и побежал в сторону школы – ему хотелось как можно скорее оказаться среди людей, среди одноклассников, присоединиться к какой-нибудь игре, с помощью которой он сможет забыть всё, что увидел.

– Всё, больше никогда не вернусь к этим кустам, – думал он на бегу. – пусть лежит там себе и гниёт. А может рассказать кому-нибудь из двора, чтобы его похоронили. Тогда точно больше не увижу его никогда. – Но страх, что его обвинят в смерти кота был сильнее, и он решил, что в ближайшее время, а может быть и никогда больше, не будет ходить этой дорогой. Когда Максим вбежал в класс, он сразу попал в шум одноклассников, обсуждавших прошедшие выходные, и почувствовал себя в безопасности. Учителя ещё не было, но рядом с её столом было привязано несколько ярких воздушных шаров.

Учитель вошла в класс ещё до того, как Макс успел со всеми поздороваться и выложить учебники. К тому моменту как она дошла до своего стола, все игры прекратились и ученики встали рядом с партами у своих мест.

– Здравствуйте, дети!

– Здравствуйте, Татьяна Васильевна! – нестройным хором ответил ей класс

– Садитесь, – дети сели и придвинули стулья. Раздался звук, будто старый пол застонал. Учитель поморщилась.

– Итак, класс, сегодня началась последняя неделя вашего первого учебного года. В эту неделю мы повторим всё, что прошли, а потом я дам вам задание на лето. Но, прежде чем приступить к уроку, давайте поздравим нашу дорогую Алину с днём рождения, – весь класс посмотрел на девочку, сидящую за второй партой по диагонали от Максима.

– Поздравляем! – раздалось со всех сторон.

– Алина, – продолжала учитель, – не простая именинница, в этом учебном году её день рождения последний в нашем классе. Итак, все подарки на перемене, а сейчас откройте, пожалуйста, свои учебники… – голос потерялся в шорохе страниц.

Максим не слушал Татьяну Васильевну. Он сидел неподвижно и продолжал смотреть на именинницу. Он не мог оторвать глаз от неё, мелькавшей между одноклассниками, когда она склонялась к тетради. Висок, маленькое ухо, жидкие волосы, собранные в хвост, похожий своими движениями на пучок ковыля. А потом в обратном порядке, чтобы поднять взгляд на учителя – снова ухо и хвост, опережающий своей скоростью пыль, летающую в классе, лишь на мгновение. Она двигалась как маятник от больших напольных часов, которые Максим видел в магазине, и, как и маятник, она сверкала и била маленькими вспышками по глазам, ловя свет своей бледной кожей. Единственным весомым отличием от тех часов было отсутствие над ней механизма, ради которого она совершала движение.

Вот она замерла. Она сидит, подняв глаза от парты, и следит за учителем. На её бледный висок падает луч солнца и он горит им, слепя глаза. Макс продолжает смотреть, понемногу привыкая к нему. Потом, вместо яркого пятна, он начинает видеть кожу и синюю вену, выбегающую из-под волос – ему показалось, что это он своим взглядом оставил шрам на солнечной коже, но вспомнил, что замечал её и раньше. Чем больше он всматривался в вену, тем отчётливее видел её пульсацию, подхватывающую ритм маятника – она билась, содрогая воздух вокруг, и с каждым ударом становилась всё ближе, пока не добралась до его глаз, через которые стала забираться всё глубже. И вот он уже чувствует в висках пульсацию, становящуюся сильнее с каждой секундой. Вены металлическими обручами сдавливают его череп – так чувствует себя бочка в руках бондаря, работающего над ней. Взрыв не заставил себя долго ждать.

Максим услышал что-то похожее на шипение чайника перед тем, как он вложит всю силу в свисток – он не видел его источника, но оно приносило ему облегчение. Потом он стал разбирать в нём слова, которые состояли только из шипящих звуков, но в них можно было услышать все буквы алфавита. И вот в его ушах уже только чистый пронзительный голос, повторяющий «так нечестно, дурацкая школа, я тоже хочу подарки».

– Максим, если ты хочешь что-то сказать, то говори громче, чтобы всему классу было слышно. Мы не расслышали, ты слишком тихо говорил. – Максим оторвал взгляд от Алины и осмотрелся. Одноклассники смотрели на него и смеялись. – Итак, дети, ведите себя потише, давайте послушаем Максима – мне кажется, что нам это тоже будет интересно. Встань и расскажи всем, что ты там шептал, будь любезен.

Максим нехотя поднялся. Ладоням было жарко и они прилипали к лакированной поверхности парты, оставляя после себя быстро исчезающий отпечаток. Макс стоял, опустив глаза, и рассматривал следы, остающиеся на столешнице.

– Максим, мы ждём, – сказала учитель.

У Максима было чувство, что выход, который нашёлся из чар пульсирующей вены, привёл его прямиком в другую ловушку, вокруг которой его поджидали охотники с глазами полными хищной жажды. Она затягивалась на его шее, как удавка.

– Можно мне в туалет?

– Это то, что ты шептал?

– Да.

– Иди, только быстро. – Максим поплёлся между рядами, радуясь своему избавлению. – В следующий раз, – сказала учитель, когда он поравнялся с ней, – говори громче, а то я могу не услышать и будет у нас в классе лужа.

Класс взорвался хохотом – он не смог вырваться из капкана, ловушка захлопнулась, когда он уже чувствовал себя совершенно свободным. Теперь его одноклассникам будет о чём посудачить последнюю учебную неделю, а может, они пронесут это с собой через летние каникулы и вспомнят об этой истории в начале следующего года. Максим побежал к выходу. Злость снова кипела в нём. Пробегая мимо стола Алины, он схватил плюшевого медведя, сидевшего рядом с пеналом. Уже в дверях он услышал крик девочки, прорывающийся сквозь смех: «Отдай!». Максим рванул в туалет начальных классов.

Он вернулся в класс уже после звонка на перемену. Несколько одноклассников хихикнули, увидев его, но Макс, не обращая на них внимания, подошёл к Алине, стоявшей у окна.

– Алина, – она повернулась к нему. У неё были воспалённые красные глаза – На, извини, что взял твою игрушку. Я не хотел.

Девочка взяла медведя и с улыбкой стала ему что-то нашёптывать, прижимая его то к груди, то к щеке. Максим заметил, что, после очередного поцелуя, у неё на лице появилась маленькая блестящая коричневая точка – он почувствовал себя отомщённым.

Вечером вся семья собралась за ужином. Даша с аппетитом ела, держа вилку в плотно зажатом кулачке. Максим копался в тарелке, выуживая из еды горошины чёрного перца, которые он складывал на лежащую рядом салфетку.

– Как дела в школе?

– Нормально.

– Что нового сегодня проходили?

– Ничего. Татьяна Васильевна сказала, что в последнюю неделю мы только повторять будем.

– Видишь, как хорошо, – мама посмотрела на него, – ты не рад?

– Мама, – он поднял глаза от тарелки и положил рядом вилку с прилипшей к ней перчинке, – а можно я со следующего года в другой школе учиться буду?

– Почему? Что случилось?

– Мне сказали, что они не хотят мне дарить подарки на день рождения. – слукавил он, добавив голосу плаксивости.

– Прямо вот так и сказали? – на лице мамы было сомнение. Максим кивнул. – Ну хорошо, разберёмся. Так, ещё не поздно, – она посмотрела на часы и повернулась к дочери. – Даша, принеси мне, пожалуйста, телефон. Он, наверное, в сумке.

– Зачем тебе телефон? – спросил Максим с тревогой.

– Ну как зачем? Сейчас позвоню Татьяне Васильевне и выясню, почему они решили не поздравлять тебя.

– Не надо ей звонить!

– Почему? Она так не говорила?

– Говорила, но не совсем так…

– А как же она сказала? Только максимально близко к тексту.

– Она сказала, что в этом году день рождения Алины последний в классе. – Максим посмотрел на сестру, прибежавшую с телефоном, – Не надо звонить Татьяне Васильевне. Пожалуйста!

– Не буду, если расскажешь правду, почему ты не хочешь учиться в этой школе. Тебя обидели? Давай, что у вас там произошло?

Максим рассказал обо всём, что случилось на уроке, умолчав, однако, о роли одноклассницы в этой истории и о своей мести – это была его личная победа и он знал, что за такое его не похвалят. Мама внимательно выслушала его рассказ, а потом задумалась. Макс наблюдал, не появится ли складка на подбородке – это было бы плохим знаком – но там царил штиль.

– Ладно, давай посмотрим. Ты этот год доучись и, если будут издеваться над тобой или какие-нибудь другие проблемы, то придумаем что-нибудь. С Татьяной Васильевной я как-нибудь при встрече поговорю. – мама улыбнулась. – Кстати, с подарками, к сожалению, во всех школах так будет – каникулы начинаются в одно и то же время. Ты не переживай, в старших классах учатся дольше и там они уже точно не смогут отвертеться!

В эту ночь Максим долго не мог заснуть. Он был полностью сосредоточен на настольной лампе, при свете которой мама иногда разрешала ему спать. Свет разливался треугольником по стене, а потом, долетев до стола, растекался по всему, что там лежало, круглой кляксой. Мальчик лежал и прислушивался к звукам в затихшей квартире. Вот в соседней комнате скрипнула деревянными рейками кровать и раздалось бормотание – это что-то снится его сестре. С другой стороны раздался кашель спящей мамы. Где-то металлический визг – это ветер заскочил через открытую форточку и дёрнул за шторы, скользнув кольцами по карнизу. Все эти щелчки и скрипы не беспокоили Максима – он знал их с детства и воспринимал как часть квартиры. Среди всех знакомых ночных звуков он с тревогой выискивал бесшумные шаги мягких лап и надеялся не услышать за спиной знакомый голос.