Лаура - читать онлайн бесплатно, автор Дмитрий Ч., ЛитПортал
bannerbanner
На страницу:
3 из 5
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

В этот момент Петр вынул пистолет и начал стрелять по врагам.  Еще двух солдат, бежавших следом, свалил наповал в упор, потом повернулся в сторону вставшего перед ним фрица, которого повалил ударом ноги, наведя на него ствол своего пистолета. Успел с силой нажать на курок и сразу же почувствовал сильнейший толчок в левый бок.

Последнее, что он увидел и впоследствии вспомнил, то, что, ему показалось, произошло в самый момент сильнейшего удара в бок, было черное круглое отверстие пистолета, направленного на него. Потом темнота…


***

Очнулся Петр как в бреду, от ноющей боли в левом боку, сильнейшей слабостью, жаром и жаждой. Открыв глаза, увидел брезентовый потолок и почувствовал запах спирта.

«Живой! Алечка, я живой!» – подумал он, мысленно обращаясь к своей жене, которую не видел уже целых полтора года. Она служила в ПВО и сейчас защищала небо Киева. Все ее письма хранились у него в планшете.

Чуть повернув голову направо и налево, взглядом оценил обстановку и понял, что находится в расположении медсанчасти бригады. У выхода сидела сестра – он узнал ее. Молоденькая курносая Нина, он часто угощал ее сахаром из пайка. И играл ей на аккордеоне вечерами, когда корпус между боями был занят боевой подготовкой. «Теперь вот ее пациентом стал», – подумал он.

– Ниночка, сестричка, – позвал он ее, – подойди!

– Проснулись? Болит, Петр Яковлевич? – медсестра подошла к его постели.

– Терпимо, слабость только и жар… Пить хочу очень, дай мне, сестричка.

– Сейчас принесу, лежите, лежите, – поспешно сказала она, увидев, что Петр пытается подняться.

– Да ничего, мне так удобнее. Нин, где мои вещи? Мой планшет?

– Вот водица, только несколько глотков можно теперь, осторожно, – подала Нина стакан и, держа его, помогала Петру напиться, – а насчет вещей не волнуйтесь, здесь они, Ваши принесли, и планшет там.

– Хорошо, – с облегчением вздохнул Петр, – у меня там письма от Алечки, от жены.

Сделав несколько глотков воды, Петр осторожно сполз на подушку, посмотрел на сестричку и сказал:

– Ниночка, спасибо тебе!

– Да ну за что! – смутилась она.

– Скажи, что у меня? Серьезное ранение?

– Ранение серьезное, но военврач говорит, Вам повезло, пуля прошла навылет в двух пальцах от сердца, – она сложила два своих маленьких пальчика вместе и показала их в доказательство своих слов, – крови только много ушло. Никак Вас забрать не могли, все стреляли вокруг.

– А Ваня, мой заряжающий, с ним что?

– Ваш экипаж – все живы, Вам кланялись. Шофер медсанвзвода вещи Ваши доставил. Сначала Вас доставил, а потом и вещи. А экипаж Ваш ушел потом дальше, погнали фашистов.

В этот момент в палатку из тамбура вошел военврач бригады Василий Иванович Беляев. В откинутую полу залетел холодный ночной воздух. Ниночка встала от постели Петра, повернулась к Василию Ивановичу. Он, осмотрев помещение, спросил:

– Как больные у нас?

Ниночка быстро ответила:

– Без изменений, вот Петр Яковлевич проснулись.

– Вам бы поспать, – обратился военврач к Петру. – Завтра Вас перешлют в госпиталь на излечение. Во Львов. А пока Вам нужен покой. А то шов разойдется и начнет снова кровить, – подумав, добавил: – Вещей у Вас прибавилось личных. Капитан Лысенков поручил Вам передать тот самый пистолет, которым Вас пытались отправить на тот свет. На память сняли с убитого Вами офицера. Сейчас лежите, не вставайте, – поторопился сказать он, увидев, что Петр пытается вновь приподняться в постели, – я распоряжусь передать все это вместе с Вашими вещами.

– Спасибо, Василь Иваныч. Я его сохраню, детям покажу, как война кончится, – потом добавил вопросительно: – Меня надолго? Я должен вернуться в батальон. Как же они без меня?

– Ну с месяц, думаю, полечитесь. Крови Вам нужно восполнить и сил набраться. Не беспокойтесь, старший лейтенант Загорудченко принял Ваши обязанности, справятся пока что без Вас.

– Ох, – вздохнул Петр, – долго!

– Быстро только кролики родятся, товарищ капитан, – сказал Беляев и подмигнул. – Так, всё, отдыхаем и ни слова больше. Оставляю на Вас Ниночку. Если будет болеть, поставьте обезболивающее.

Военврач взял ее под руку и повел к другим больным, спрашивая на ходу шепотом о каждом. Все они были в забытьи после тяжелых ранений, их тоже готовили к отправке в эвакуационный госпиталь.

Петр же, ослабленный ранением и разговорами, закрыл глаза и уснул.

На следующий день больных погрузили в эшелон и отправили на излечение во Львов. Капитан Чирков пробыл там до начала марта. Выписавшись, сразу же вернулся в свою часть. В мае закончил войну в Берлине.


***

Я, пятнадцатилетний подросток, летом гостил у родителей отца. По окончании службы они получили просторную четырехкомнатную квартиру на пятом этаже панельной пятиэтажки. Я очень любил бывать у них. Дед рассказывал мне сказки, играл со мной в прятки, водил меня в детский парк с аттракционами, покупал мороженое и по субботам жвачки у цыган…

Рассказывал и про войну: помню его рассказ о встрече в лесу с мальчишкой, который вывел их на расположение немецких частей, про то, как красиво скользили по ночному небу трассирующие пули, о том, что к свисту пуль привыкаешь и перестаешь обращать на них внимание.

Про свое ранение тоже рассказывал и показывал розовый шрам с левой стороны груди, там, где сердце.

Однажды, в самый зной среднеазиатского дня, когда жарко было гулять с друзьями во дворе, я валялся на одной из односпальных кроватей с «Мертвыми душами» Гоголя, заданными к прочтению на летние каникулы. Было душно, и я, мучаясь от жары, ворочался по покрывалу, ища прохладный участок на нем. Но это помогало ненадолго: найденное место мгновенно нагревалось от тела.  В один момент, засунув голую ногу между прохладной стеной и кроватью (моя худая коленка позволяла втиснуться туда), наткнулся на что-то жесткое, кожаное. И это был не каркас кровати, а что-то спрятанное между матрацем и царгой.

Я отложил книгу. Засунув туда руку, вытащил тяжелую кожаную кобуру. Повертел ее в руках и, съедаемый любопытством, отстегнул застежку крышки и открыл ее. Там лежал настоящий пистолет, черный, с темно-коричневой шероховатой накладкой на рукоятке, и отдельно в кармашке магазин с несколькими патронами. У первого патрона, который был полностью виден из магазина, была достаточно крупная круглая головка.

Я вертел пистолет в руках, холодная сталь приятно холодила ладони. На стволе был выгравирован номер и надпись на чешском языке. Я попробовал вставить магазин в пистолет. Оказалось, это сделать совсем нетрудно – защелка громко клацнула. Он стал еще тяжелее.

Я вытянул обе руки с пистолетом, направляя его в окно, и прицелился на телевизионную антенну на крыше соседней пятиэтажки. Потом представил, что по крыше бегут несколько фашистов, и сымитировал выстрелы по ним, воображая отдачу и отрывисто шипя ртом при каждом выстреле. Естественно, всех воображаемых перестрелял.

Через несколько дней погостить сюда приехал мой младший двоюродный брат. После обеда, лежа каждый на своей кровати, разговаривая о чем-то, я открыл ему секрет найденного тайника:

– А ты знаешь, что я нашел?..

Потом мы вдвоем играли с ним, поочередно меняясь ролями советского пленного офицера и фашиста. Фашист вел на расстрел плененного офицера под дулом пистолета и подгонял его: «Schneller, schneller!» Приведя к стенке, которой служил шкаф в комнате, немец издевательски выкрикивал:

– Hande hoch!

Советский офицер, глядя ненавистным взглядом, медленно поднимал руки. Немец прицеливался, но не успевал выстрелить, поскольку резким движением пленный в краткой борьбе выхватывал у него пистолет и в упор расстреливал врага.

В воскресенье за нами приехали родители. Пока они сидели за обеденным столом, мы с братом играли в эту игру и так заигрались, что были обнаружены дядькой как раз во время сцены расстрела советского офицера у стенки. Был небольшой скандал, разговоры и разбирательства. Потом мы уехали по домам: брат со своими родителями, я со своими.


***

Недавно я рассказывал эти истории своему сыну. В конце добавил:

– А еще знаешь, твой дед, когда был чуть младше тебя, брал тайком этот пистолет на школьные вечера. С пистолетом ты же будешь выгоднее выглядеть перед девчонками, чем безоружный, – я улыбнулся. Потом добавил: – Хотя он рассказывал, что на этих школьных вечерах почти у всех были тайно принесенные пистолеты…

Сын спросил меня:

– А где сейчас этот пистолет?

– Дядька его разобрал и по частям выкинул с разных мостов в Анхор.

Самара, 12 февраля 2021 г.

Лаура

Был конец февраля. В Адлере он жил в гостинице "Олеся" на втором этаже в номере с форточкой в высоком скошенном потолке. В форточку была видна верхушка растущего во дворе кипариса, которую все время облепляли шишками стаи воробьев. А в приоткрытое окно заходил морской воздух по утрам, а по вечерам иногда тонкий запах дыма от шашлычной во дворе гостиницы.

Он работал на объектах будущих Олимпийских игр, расположенных в горах неподалеку от Красной поляны. Возвращался он оттуда после обеда, и все вечера были полностью в его распоряжении. В первый день, вернувшись с работы, он никуда не выходил: принял душ, потом смотрел телевизор. Лишь под вечер спустился в ресторан на первом этаже, поужинал, пил чай, а потом вышел во двор покурить и послушать пение птиц и разговоры постояльцев. Двор гостиницы был весь в зелени, вдоль окон первого этажа росли пальмы и туи, и среди них было множество цветников и декоративных колотых камней и валунов в стиле средиземноморского ландшафта. Терраса с оборудованным местом для курения вобрала в себя три парочки разговаривающих между собой во время курения. Покурив, одни уходили, их сменяли другие, а он продолжал сидеть, выкурив с промежутками три сигареты. Потом и он вернулся в номер и лег отдыхать.

На второй день утром, встав очень рано, он услышал в приоткрытое большое окно, выходящее во двор, проезжающий поезд. Вагоны мерно постукивали колесами по рельсовым стыкам и он, слушая уходящий вдаль состав, решил сегодняшний вечер разнообразить выходом к морю, благо до него было идти каких-нибудь десять минут. С объекта он вернулся в этот день рано. Его укачало по серпантинам, он принял с дороги душ, оделся, не стал обедать и вышел со двора гостиницы, желая побыстрее вдохнуть свежего воздуха. По переходу перешел шоссе и углубился в переулок вдоль большого санатория. Переулок был весь канареечно-желтый от цветущей мимозы. Он шел и любовался этими красками, непривычными для его обычной зимы. Проулок вел на улицу Просвещения, летом чрезвычайно многолюдную, заполненную отдыхающими, зимой пустую, тихую.

Погода стояла пасмурная, но безветренная, и было довольно тепло. Все ближе чувствовался морской свежий воздух, солоноватый на вкус, налетающий сырой прохладой.

Дойдя до Просвещения, он повернул на нее. С обеих сторон началось нагромождение магазинчиков и кафешек, и только немногие из них были открыты. Торговали в них неизменные кавказцы – армяне, азербайджанцы, грузины. Изобилие в открытых ларьках разнообразных сувениров, сладостей, сухофруктов, орехов и разноцветной чурчхелы, как стеклышки калейдоскопа, составляли узоры при взгляде на них. Разговоры редких прохожих отражались эхом вдоль улицы. Донесся приятный дымок от жарки мяса на углях. Он не ел с самого утра, и ему жутко захотелось есть.

Подумав: «Перекушу, а потом уж спущусь к морю», – он начал присматривать кафе из тех, что были открыты. Немного пройдя вперед, в одном из открытых кафе по левую руку увидел выходящую с террасы кафе семейную пару. Они выглядели довольными, а полный повар небольшого роста в роскошных усах, армянин, прощался с посетителями более чем добродушно и был в опрятном белоснежном фартуке поверх брюк и фланелевой рубахе с закатанными рукавами.

Само место было тоже уютное, с навесом, деревянные столы и лавки цвета олифы аккуратно расставлены. На каждом столике были доверху заполнены салфетницы и стояли по две мельницы – с перцем и морской солью. Что еще нужно было для приятного обеда на морском побережье?! И он нырнул под навес.

Дым от шашлыка стелился аппетитным ароматом, пахло уксусом, лепешками из тандыра, томатным соусом с кинзой.

Из посетителей в кафе оставались только молодая мама с дочкой, и Она…

Мама суетилась вокруг ребенка, обслуживая ее обед, а Она сидела, задумавшись над чем-то, смотря в одну точку. Перед ней был только недопитый бокал с вином.

Он сел за соседний стол в ожидании заказа. Незнакомка его чрезвычайно заинтересовала, и он осторожно стал наблюдать за ней.

На вид ей было не больше тридцати лет, и вообще, не смотря на едва заметные мелкие морщинки на лбу и около глаз, выглядела она молодо, а эти морщинки даже придавали ей дополнительной изящности, делали ее настоящей. Сами глаза были кошачьи, и своим разрезом, и цветом – то ли зеленые, то ли коричневые, то ли желтые. В общем, хризоберилловые. Изящный маленький ее носик был прямой и лишь на кончике слегка заострялся к верху. Губы были средние, алые, не накрашены, но слегка блестели увлажняющей помадой, над верхней губой был едва заметен светлый бархатистый пушок. Там же видна была маленькая плоская темная родинка. На щеках при улыбке обязательно должны были образоваться ямочки – видны были их очертания. Волосы у нее были каштановые, густые, красивые и ниже плеч – они спадали с двух сторон, закрывая уши, пробор был справа. В ушах видны были сквозь волосы круглые золотые серьги.

Одета она была в молочного цвета кашемировый джемпер, так красиво контрастирующий с ее ниспадающими волосами, и в светло-бежевую длинную юбку. Ноги были обуты в осенние лакированные ботинки. Была она тонкокостна – размер ботинок был маленький, кисти рук были прозрачны, пальцы длинны и музыкальны (и ему подумалось, что она обязательно должна была уметь играть на рояле какой-нибудь вальс Шопена).

Он, видимо, так увлекся, изучая ее, что она, выйдя из задумчивости, как-то вдруг вскинула головку и в упор посмотрела на него. В то мгновение, когда их взгляды встретились, он ощутил какое-то неестественное волнение, не зная отчего. Ее красота поразила его в миг. Он сразу инстинктивно отвернулся и стал глядеть на пустую улицу. Она, конечно, поняла, что он ее пристально оценивал все это время, и слегка улыбнулась, но какой-то грустной улыбкой. Впрочем, это вполне могло ему лишь показаться.

Неловкость момента остановил повар, который принес его заказ – две палочки горячего шашлыка с маринованным луком, одну лепешку и соус в пиале. Он приступил к еде.

Пока ел, посматривал на соседку, но уже осторожнее. Его мучили праздные вопросы: кто она, почему сидит здесь одна и о чем грустит? Она маленькими глоточками пила вино. Несмотря на его осторожность, несколько раз они закономерно снова встречались взглядами, и тут, уже точно можно сказать, она опять улыбалась своей грустной улыбкой, опуская при этом глаза.

Между тем, он докончил вкусный обед и ему принесли чайник с чашкой. А она, допив вино, попросила счет. «Мираж. Сейчас уйдет куда-то, и больше я ее не увижу никогда», – подумал он.

И тут произошло совсем неожиданное, чего уж он никак не мог ожидать. Оплатив по счету, она быстрыми шагами подошла к его столику, присела на самый край скамейки напротив него и скороговоркой проговорила:

– Сегодня я не могу. Может быть, завтра. Да, наверное, завтра. Или послезавтра… Не знаю. Может, я и совсем не смогу. Номер не оставлю, – спешно сказала она тоном, который не предполагал никаких возражений, отрицательно покачав головой при этом, увидев его движение говорить, – потому что еще ничего не знаю. Приходи вечером после шести сюда, на эту улицу – она зимой немноголюдна, найдемся. Тогда и познакомимся.

– Погоди, – пытался остановить он ее, потому что сразу после произнесенных слов, она встала из-за стола, вышла из кафе и быстро пошла по улице. Он добежал до выхода с крытой террасы. Она не обернулась и так же быстро удалялась вдоль по улице.

Пораженный всем случившимся, он вернулся за столик. В памяти звучал ее голос, красивый и мягкий. В недоумении от произошедшего, он просидел в кафе еще около получаса с несвязными мыслями, допивая чай.

К морю он в этот вечер так и не спустился. Вернувшись в номер, лег пораньше спать. И, странно, быстро заснул.

Ожидаемо, ночью ему приснилась незнакомка. Он плыл с ней в катере по спокойной глади Невы. Вокруг не было никакой суеты, никаких других судов или людей рядом. Даже в катере они были одни. На противоположном берегу виднелись шпиль Петропавловского собора и тянущаяся вдоль Невы стройная застройка Васильевского острова. Вода плескалась о борт катера. Он придвинулся к ней ближе, чтобы показать ей шпиль собора, но она его не видела почему-то. «Да вон же, прям по направлению моего пальца», – говорил он ей, указывая вытянутой рукой на собор. Она еще приблизилась к нему, прищурила свои кошачьи глаза, пытаясь всмотреться в указываемое им направление. При этом они коснулись волосами. Почувствовав это прикосновение, они вдруг посмотрели друг на друга. Ее лицо было так близко от него, что даже во сне он почувствовал ее дыхание, ее аромат и тепло. «Не вижу», – сказала она ему. Когда она сказала это, ее верхняя губка с родинкой приподнялась, приоткрыв ротик. Он вдруг крепко, долго, страстно поцеловал ее в теплые влажные губы… и проснулся.

Было уже утро. Он лежал, возбужденный сном, и глядел в приоткрытую форточку, где резвились воробьи на вершине кипариса. Слышны были проезжающие автомобили и автобусы с дороги.

«Обязательно ее найду теперь», – решил он.

Вернувшись в гостиницу после работы, он не мог усидеть на месте. До шести вечера было еще два с половиной часа, а она и вовсе сказала неопределенно: «после шести», что еще больше волновало его: как и где он ее сможет встретить?

То и дело спускаясь курить, кое как высидев в гостинице до пяти вечера, он пошел на Просвещения. В этот день стояла чудесная ясная погода и было очень тепло. Солнце склонялось к горизонту, небо было чистое, если не считать нескольких расплывчатых следов от пролетающих самолетов. Мимоза в такую погоду казалась еще ярче. Магазинчиков на Просвещения открыто было как будто больше, и прохожих тоже прибавилось.

Придя на Просвещения, он начал медленно ходить взад-вперед, положив центром своего маршрута вчерашнее кафе и удаляясь от него не более двухсот шагов в каждую сторону. При этом он все время высматривал ее среди прохожих.

Когда стрелка наручных часов приблизилась к восемнадцати часам, его сердце стало биться так часто, что он ощутил даже некоторую дрожь в теле.

В шесть вечера он ее не встретил, не встретил и в семь. Солнце уже зашло, и сумерки к этому времени настолько сгустились, что все прохожие превратились в силуэты, стали похожи друг на друга, и различать их можно было лишь с близкого расстояния. Он понял, что сегодня она уже не придет, но на всякий случай, подгоняемый сильнейшим любопытством, возбужденный сном и придуманными мечтами, прослонялся там до восьми вечера. Потом, устав от ожидания, разочаровано побрел во вчерашнее кафе, сел за тот же столик, где вчера сидела она и спросил шашлыка и водки. Перекусив и выпив, спустился к морю. Море было совсем близко – нужно было повернуть с Просвещения в переулок, пройти по нему среди одноэтажных домов с дворами и заборами, за которыми росли голые еще плодовые деревья и то и дело лаяли собаки, метров сто, перейти железнодорожные пути – и вот оно.

Он вышел на берег. Фонари остались позади в переулке, здесь было темно, но даже и в этой ночной темноте перед ним предстало нечто еще более темное, черное, бездонное, страшное и живое.

«Черное, черное море! Смола, уголь, деготь, пантера, – подумалось ему, – ну и жутко же здесь!»

Из черноты шумно, с силой накатывала метровая волна, покрывая берег пенистой, бурлящей морской водой, которая затем равномерно разливалась по берегу, едва не достигая места, где он остановился. Потом море забирало воду назад, хрустя движущейся галькой. Через миг о берег разбивалась следующая волна, и опять в лицо сыпала мельчайшая водяная взвесь с солоноватым морским запахом.

«Эх, – вздохнул он. – Почему она не пришла сегодня и придет ли завтра?», – в голос спросил он.

В этот миг рядом разбилась очередная волна, которая была очевидно мощнее предыдущих, так что вода разлилась настолько, что достигла его ног, и он еле увернулся от того, чтобы не оказаться по щиколотку в воде.

«Прогоняешь меня, море, я понял. Ухожу… Завтра к тебе снова спущусь. Спросить о ней. Если не придет…», – сказал он опять в сторону моря и пошел назад в гостиницу. В его голосе ощущалось уже какое-то тихое отчаяние.

В эту ночь она ему уже не приснилась. Он так нагулялся, пока ее ждал, что спал как убитый.

Под утро зарядил настойчивый, обещающий быть долгим дождь. Шел он и у подножия гор, в Роза Хуторе и даже чуть выше, на площадке будущего Экстрим-парка, куда он поднимался на фуникулере и где находился объект, на котором он работал, напитывая искусственно напыляемый снег, похожий на мокрую крупную поваренную соль, дополнительной влагой. И лишь совсем высоко в горах дождь превращался в мощный снежный вихрь, засыпая вершины белым пушистым настоящим снегом.

Думать о работе в этот день у него вовсе не получалось. Когда его о чем-нибудь спрашивали коллеги, он то и дело задумывался, как будто переводя их вопросы с незнакомого языка, и давал ответы со второго, а то и с третьего раза. Он ждал сегодняшнего вечера, и все мысли были об этом. Он почему-то был уверен, что в этот вечер она точно придет в условленное ею же место.

– Что с тобой? – сказал наконец его напарник, – заболел что ли?

– Да, нездоровится сегодня. Может из-за погоды, – соврал он.

Еле досидев до конца своей смены, он не стал ждать своего напарника (обычно они вместе возвращались в Адлер после работы, хоть тот и жил в другой гостинице), торопливо спустился на фуникулере в Роза Хутор и, не дожидаясь служебного автобуса, сел в первый рейсовый. Через четверть часа проехали центральную улицу Красной Поляны, строящуюся к Олимпиаде, угрюмо обнажившую серые, неоконченные фасады будущих торговых центров и гостиниц, намоченных дождевой водой, улицу, наполненную строителями, работниками, спецтехникой и всем тем, чем полны форсированные стройки сложных инфраструктурных объектов, и выехали на старую трассу, ведущую в Адлер. Новая строилась чуть ниже к руслу Мзымты. Вскоре начались серпантины и туннели. На этом участке обычно его укачивало, но в этот раз он смотрел остановившимся взглядом сквозь стекло окна автобуса, которое все было в крупных дождевых каплях, и думал, думал о Ней. Ему представлялось совершенно невообразимой ситуация, если бы и сегодня она не пришла на Просвещения. Казалось бы, мелочь – ее странный поступок в тот день, когда она подсела к нему и скороговоркой неопределенно заговорила с ним и также странно и неожиданно убежала потом, – но эта мелочь засадила ему в сердце маленькую горячую занозу, которая разрослась теперь до размеров иглы. Эта девушка чрезвычайно его заинтересовала и тем, что была красива, и это возбудило в нем легкую влюбленность, и тем еще, что в ней была как будто какая-то тайна, сближавшая уже заочно их, и которую именно ему следовало бы разгадать.

Под зонтом, на почти безлюдной улице, прослонялся он по Просвещению с половины шестого до половины восьмого и уже в темноте, продрогнув, возвращался в номер.

«Ну и черт с ней, какая-то сумасшедшая. Что я насочинял-то себе о ней? – думал он, идя по тротуару, не замечая луж, шлепая по воде, – Сидит, наверное, у себя в квартире и даже и не думает обо мне. А я, дурачок, тут мокну».

И действительно, обругав себя в этот момент, он ощутил, что как будто и мираж этот тоже начал понемногу растворяться и можно продолжать жить дальше, делать свою работу, наслаждаться вечерними прогулками к морю, да мало ли в жизни дел, радостей и наслаждений!

Уговаривая себя таким образом, он перешел по надземному переходу автомобильную дорогу по улице Ленина и повернул к «Олесе». Немного не доходя до гостиницы, решил закурить. Остановился, освободил обе руки, придерживая зонт левой подмышкой, нашарил в кармане пачку сигарет и зажигалку, достал из пачки сигарету, прикусил ее фильтр губами, а пачку вернул в карман. Обтер под ветровкой о свитер мокрые пальцы правой руки, потом стал дуть на них, пытаясь высушить, чтобы можно было черкануть по кремнию.

В этот момент сзади послышались быстрые хлюпающие по воде шаги и кто-то тихонько прильнул к нему под зонт.

– Извини меня, привет, – сказала она, смотря ему в лицо, – сейчас же считается, что мы нашлись «после шести»? – Она улыбнулась своей грустной улыбкой.

Он никак не мог прийти в себя от этой неожиданной встречи, даже забыл, что хотел закурить, вынул сигарету изо рта, что-то произнес невнятное и смотрел на нее.

– Лаура, – представилась она, подав ему ладонь.

На страницу:
3 из 5