Тыквенный пирог

И сейчас они вдвоем расхохотались, собрали нехитрые пожитки, халтурно припрятанные за задницей другого льва, и покинули это место, унося пряное и свежее лето с собой.

Дорога, которую они выловили у подножия холма, к ночи привела их в крохотный городок. Число жителей на табличке при въезде путники забыли посмотреть, но неоновая вывеска над первым встреченным мотелем ожидаемо мигала домашним «vacancy». Не сговариваясь, они повернули туда.

– Лакс… Лакс, Бельтайн на носу.

Жрец поскреб бороду, деловито кивнул.

– Вряд ли мы все-таки соберем всех окрестных магов в очередной раз. Нельзя же каждый год попадать в одно и то же говн…

Ирь глумливо хохотнул и ткнул человека в спину, направляя к освещенному окошку мотельного администратора.

– В прошлый раз они сбежались на меня из четырех соседних городков, через холмы и одну реку! Я на этом твоем «одном и том же» уже как на батуте.

– Ты знаешь, – жрец глянул на друга с высоты своего роста прежде, чем зайти в домик администрации, – будь я тобой, я бы их так не шугался. Проверял, что будет, если они все-таки не только слетятся к тебе, но и присядут?

– Хочешь сказать, еб*нет или не еб*нет? – Ирь дождался кивка исключительно из принципа. – Ну уж нет! Мне их будет слишком жаль, и слезы мои затопят мир, нехорошо получится… Стучись уже, че встал-то.

Ключ им хмуро чуть ли не бросили в морды. И, надо же, сонный администратор даже не покосился на странных постояльцев: что у одного доломан и диковинная прическа, а в другом два метра роста и что в бороде он прячет снисходительно-вежливую ухмылку. Когда накануне костров Бельтайна двое путников заявляются посреди ночи, пешком, пахнут кровью и дымом, да еще и совершенно трезвые – это худшее из возможных зол. Пусть себе заявляются, лишь бы не притащили с собой переносной алтарь.

Ох, знали бы те, кто так рассуждает, что жрецам нет нужды в алтарях…

Лакс был хорошим жрецом. С ним считался даже Ирьиллин, даром, что Лакс был человеком – впрочем, кто бы кроме жреца согласился таскаться с этим? Легкий воин с двумя кинжалами и косой до середины лопаток, за которую друг регулярно над ним издевается, не человек даже, даром что так похож. Если присмотреться, можно заметить, как бесчувственно улыбаются невинно-голубые глаза и как застывает маской его лицо, когда он забывает быть человечным.

Жрец щелкнул выключателем, и в бесхитростном номере на двоих загорелся тусклый свет. Лакс буднично вздохнул: он видел комнаты и похуже, и по колено в крови и кишках, и не по колено, но такие номера в придорожных мотелях неизбывно навевали на него тоску. А Ирь проворно поднырнул под его руку, мазнул рукой по кровати и упал в единственный стул с хозяйским «о, телек!». Пульт через спину полетел обратно на кровать, и только потом зомбоящик отреагировал на нажатую кнопку и зажегся.

– Там есть орешки? – требовательно протянутая рука.

Лакс фыркнул.

– Только мои. Но я знаю, что ты достаточно испорчен, чтобы…

Ирьиллин обернулся к нему всем корпусом:

– Они еще на месте? Вот это новость!

И тут же отвернулся обратно, похохатывая над своей колкостью и мысленно возобновляя счет. До Бельтайна оставался день, и счет за темную половину года стал 112:83.[13]

Было еще темно, когда Ирьиллин потянулся и соскочил с нерасправленной постели, как кошка. Он проспал только половину ночи, и то беспокойным, чутким сном – приближающиеся костры Бельтайна будоражили кровь и не давали забыться.

Воин не стал расталкивать Лакса. Только выудил из его кармана сигареты, накинул доломан на плечи и выскользнул за дверь. На ходу парой заученных движений пригладил выбившиеся из косы волосы, заправил за уши те пряди, которые падали на лицо.

Было так тихо, как бывает только за четверть часа до туманного рассвета. Такого, что солнце не взмоет над горизонтом, а только обозначит свое присутствие, подкрадется, не тронув молочно-белое море над землей. Ирьиллину нравились такие утра. Он стоял и курил на крыльце, рассматривал последние копошащиеся ночные тени, а по затылку от малейшего дуновения ветерка его бил красный мешочек, пахнущий розмарином, лавандой и солью. Ирь пошарил рукой и сорвал его, бездумно положил саше на узенький подоконник.

Если бы обереги от вторжения хаоса помогали, ему пришлось бы несладко.

Жрец появился в дверях бесшумно, каким-то образом ухитрившись даже не заскрипеть подмоченным за зиму порогом. Взъерошенная борода выдавала, как крепко и сладко он сегодня спал.

– Как день начнешь, так его и проведешь, – философски заметил Лакс. – Ты не все там еще скурил?

Друг протянул ему полупустую пачку, жрец вытащил себе одну, но поджигать не стал – так и стоял с незажженной сигаретой, тоже вслушиваясь, пропитываясь этим новым, оглушительно тихим утром. Туман словно проглотил все звуки, оставив только далекое бормотание телевизора в каком-то из соседних домиков. Должно быть, постоялец заснул, так и не выключив очередное ночное ток-шоу.

Воин выкинул окурок и прислонился к дверному косяку. Глянул на человека ничего не выражающим взглядом.

Тот с легкостью его прочитал.

– На знаю, Ирь. Совсем ничего об этом не знаю. Но надо будет попробовать. Не найдем чашу здесь – пойдем дальше, велика беда.

– Я тебя и не тороплю, – воин неопределенно пожал плечами. – А вот яд у тебя внутри – вполне.

Воздух потеплел. Видимо, солнце поднялось над горизонтом, все еще невидимое, но все равно протягивающее свои руки к зеленой земле. Занимался новый день, уже совсем летний и все настойчивее растущий. Верхушка холма вынырнула из тумана, словно из воды, а потом ее кто-то неаккуратно обмакнул в солнце.

– Я жрец, вообще-то, а не хрустальная принцесса!

Ирьиллин прекратил принюхиваться к утреннему воздуху и переглядываться с холмом и наконец рассмеялся, высоко вскинув брови:

– О, как я мог вас так перепутать!..

И он ушел, а жрец проследил за его последним взглядом, словно примериваясь, заранее пробуя залитый солнцем холм на вкус и на запах. Хмыкнул и улыбнулся своим мыслям. Его чертовски забавляло, как его друг тянется к магии и сам же отряхивается от нее, словно кот, наступивший в воду. Отчасти это было даже правдой – если принять, что коты необходимы на корабле.

Двое друзей заглянули к администратору и отдали ему ключ. Тот едва понял голову от венка из молодых побегов и цветов, и Ирь непроизвольно вздрогнул, словно случайно дотронулся до толстой сороконожки посреди ночи.

Уже в дверях администратор окликнул их.

– Вы ведь жрецы, да? – и ворчливо: – По крайней мере, один из вас. Ждать вас сегодня на холме?

Лакс спрятал усмешку в бороду.

– Не ждите. Что-то должно случиться, так что лучше готовьте орехи и вино и идите веселиться. Мы тоже там будем.

Что-то должно случиться. Ирьиллин с удовольствием вдохнул свежий воздух, обнаружив, что у администратора вообще-то пахло сладким медом и деревом, и ему было не по себе от этого запаха, каким бы невинным он ни казался.

Что-то должно случиться. Ну конечно, это же Бельтайн.

Лакс шел рядом и посмеивался, предвкушая ночь. Он понимал в таких вещах и знал, когда обещать события. Слишком хорошо знал.

– Почему ты так не любишь магию? Что с ней не так? – в который раз он уже это спрашивал? В сотый? В сто первый?

Его друг собирался было пожать плечами и отмахнуться, как обычно и делал, но сейчас зачем-то решил попытаться ответить. Откинул косу за спину и привычно скользнул пальцами по рукоятям любимых кинжалов, продолжениям рук.

– Думаю, каждый либо воин, либо маг. Я не буду трогать всю эту мистику, а она не будет трогать меня, м? Не хотел бы я обменять кусочек своей нездоровой энергии на непонятную услугу. Кто знает, вдруг она для них как хмель для крестьян? А?

Лакс не ответил ему, но подумал с минуту и кивнул – все-таки резон в беззаботно прошенных воином словах был. Как говорится, еб*нет или не еб*нет – только гадать…

Они поднялись на холм одними из первых. Скинули вещи поодаль и принялись сооружать из заготовленного заранее и тщательного отобранного дерева будущие костры.

Туман исчез так же незаметно, как я появился, ушел куда-то на мягких кошачьих лапах, и вновь ирландские холмы согревало теплое солнце.

Ирь больше танцевал на сваленных корягах и дровах, может быть, под одному ему слышимую музыку, может быть – прислушиваясь к пению хаоса в голове. Кто его знает. Но они хорошо работали и славно отдыхали, а потом снова работали, пока все не было готово для праздника.

И тогда Лакс где-то отыскал цветов и скупыми, выверенными движениями, как дрался Ирь, принялся сплетать аккуратные венки. Заканчивал, проводил ладонью, едва касаясь, по сплетению стебельков, и откладывал венок в сторону. Брался за новый. Цветы и травы послушно ластились к его пальцам, а потом жрец опять заканчивал, снова ласково касался венка и принимался плести еще один. И так без конца.

А его друг валялся тут же на склоне холма, раскинув руки и то проваливаясь в легкую дрему, то просыпаясь и приставая с ехидными замечаниями к остальным помощникам, осмелившимся подойти слишком близко. Бельтайн был уже буквально у дверей.

Стемнело. В городке у холма не зажегся ни единый огонек, и мир погрузился в сумеречную полутьму напополам с тишиной – все и всё затаило дыхание, подкрадываясь к ночи вступления в лето, ночи, которая вот-вот взовьется в небе, как искры над костром.

Лакс поднялся, уловив в воздухе что-то понятное ему одному. Ирь последовал за другом верной тенью, не отставая больше, чем на шаг – по его нахальной, почти дерзкой ухмылке было не понять, опасается он оставаться в одиночестве в колдовскую ночь или с любопытством следит за жрецом. Но, так или иначе, он шел следом.

Они стояли вокруг костров, и к ним поднялся по склону, казалось, весь город. Люди выглядели так, словно принесли огонь в себе, в блестящих глазах и в переполняемых предвкушением сердцах. Не нужно было владеть никакими особыми силами, чтобы увидеть это. Достаточно было просто смотреть.

И когда пламя взвилось к небесам, когда начался праздник, воин шагнул ближе к жрецу, скрываясь под его защитой, и они так и стояли в самом сердце этого общего порыва, общего фейерверка во имя бога солнца. От костров шел жар, от людей – смех и дурманящее веселье.

– О, и святой отец к нам зашел, – Лакс кивнул в сторону фигурки местного священника, так и не сменившего сутану с белым жестким воротничком на более подобающую случаю одежду. Вдобавок он еще и шел прямо к ним, надвигаясь в неумолимостью грозы, высокий и изящно-худой, но все равно кажущийся маленьким рядом с великаном-жрецом.

Тот взглядом дал понять, что не прочь поговорить, и святой отец незамедлительно приблизился. Он выглядел, как мальчишка на зимней ярмарке, когда ему разрешили попробовать всех сладостей по маленькому кусочку, и теперь он ощущает себя волшебным принцем, которому стоит только протянуть руку – и коснуться всех богатств мира, принадлежащих ему по праву. Обращение, как было бы уместно обратиться к жрецу, Ирьиллион проглотил, едва не прикусив себе кончик языка. Обронил вместо этого вежливое:

– Отец.

Лакс протянул священнику руку. Она у него оказалась сухой и горячей, а рукопожатие сдержанным, но твердым.

– Ваш Бог Иисус не просит разжигать костры и прыгать через них, чтобы стать к нему ближе, – улыбнулся жрец почти по-отечески. – Но вот вы здесь.

За ними, словно бы фоном, танцевало дикое пламя, и через него, все выше и выше, перелетали тени самых отчаянных, самых безбашенных смельчаков. Россыпями разлетались искры, кто-то заливисто хохотал, кто-то вдруг запел старую-старую, очень старую мелодию во всю мочь легких, и к нему тотчас присоединился целый хор голосов, высоких и низких, детских, мужских, девичьих. Песня была ровесницей этих холмов, и жизни тех, кто пел ее, запрокинув голову к небу и раскинув руки, были для нее словно один короткий вздох, словно мгновение в череде дней – и всем миром и всеми ее днями тоже.

У священника в зрачках отражались всполохи огня.

– Я там, куда меня привела душа, данная мне моим Богом Иисусом. Думаю, сюда…

– И мы вам рады, – невпопад встрял Ирьиллин Айбер. – Вы там, где должны быть.

Священник серьезно кивнул ему и ушел бродить вокруг огней, в пляшущей и поющей толпе. А потом Ирь дернул своего друга-жреца за рукав и, положив руки ему на плечи, заставил обернуться. Взглядом указал на фигуру в сутане, на мгновение взмывшей над самым большим костром, подобно древнему духу.

Лакс проворчал что-то тоном, каким обычно гордятся самонадеянной, но бесстрашной выходкой сына, и воин выслушал его, а потом рассмеялся. Смех его не имел ничего общего с человеческим, но звучал легко и звонко, уносясь в украдкой светлеющее летнее небо. Словно по волшебству у них в руках оказались бутылки молодого вина, и друзья чокнулись, а потом одинаково вытащили пробки зубами.

Жрец улыбался.

Одна из пляшущих фигур выбежала из круга и подбежала к ним, тяжело дыша и раскачиваясь в такт музыке. Кто это был – не узнать и не рассмотреть, да они и не знали никого в этом крохотном городе. Откуда здесь музыка, кстати?..

– Это вы убили парня-культиста, – не обвинение, не вопрос. Просто констатация факта слегка подвыпившим беззаботным голосом, пытаясь перекричать пение и гул костров. – Там, в Зеленом Замке.

– Я убил, – отмахнулся Ирьиллин. – И он чернокнижник, а не культист.

Фигура кивнула, удовлетворенная этим ответом.

– Главное, что не демон. Ну, – она взмахнула рукой, – пока!

– Пока!

Она влилась обратно в толпу, в многорукое и многоликое существо, чествующее бога солнца этой ночью и пляшущее вокруг Майского Древа, и друзья тут же позабыли о ней, как и она о них.

Много позже, когда солнце воссияло высоко, почти в зените, и жрец с воином пробирались с парковки к автомату с кофе, Айбера все-таки отыскал кое-кто из колдовской братии, как всегда отыскивал.

За руку его схватила девушка, даже не подозревая, на каком тонком волоске повисла ее жизнь. Ирь, особенно когда уставал, убивал и за меньшее. Рефлексы пробирались наружу, только и всего.

Девушке повезло – она пахла сладкими духами и ореховой смесью, как пахнут тележки старушек, торгующих угощениями для белок и голубей в парке. Мысленно даже Лакс с его человеческими чувствами и реакциями уже успел придумать про нее колкость прежде, чем она догнала их и сцапала воина в доломане. Смешная и взъерошенная, лет четырнадцать на вид. Юная охотница за приключениями.

– Кто ты такой? – выпалила энергично, пожирая длинноволосого, красивого незнакомца глазами. Ее собственные, обрезанные по плечи светлые волосы были растрепаны ветром, но она уже успела выбрать их них и лепестки цветов, и травинки – остатки праздника вокруг веселых костров.

Ирь ухмыльнулся ей, показав острые мелкие зубы:

– Бессмертный дух.

– Типа демон?

– Типа бессмертный дух.

Девушка резко обернулась к Лаксу, тихонько ждущему продолжения возле них, и ей пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в лицо. Сама она не тушевалась ни секунды.

– Слышь, жрец, он демон?

– Будь он демоном, я б его изгнал. Он бессмертный дух, – услужливо и честно объяснил тот. – Осторожно, милая леди, шея затечет.

«Милая леди» изумленно вытаращилась на воина. Ирь, издевательски точно копируя ее изумление, повернулся к жрецу.

– Что, серьезно?! Прям бессмертный?

– Чтооо, серьезно, прям изгнал бы?!

Лакс проглотил рвущийся наружу смех, кивнул так серьезно, как только мог.

– Ага…

И тут девчонка отскочила на шаг назад в узком проходе между рядами припаркованных машин, задорно прищурилась на двоих незнакомцев. Одна ее рука нырнула за спину, другая почти из воздуха выхватила тонкую, танцующую шпагу. Вряд ли она знала, что делать с ней дальше, но хотя бы попыталась, ведь так?

Девчонка замерла в боевой стойке, и ветер трепал ее волосы, а она очень старалась его не замечать.

– А если я тебя рапирой проткну?! – почти восторженно.

Двое друзей переглянулись, расплылись в одинаковых хищных ухмылках, изрядно подпорченных желанием рассмеяться. Они выждали по три удара сердца – и гаркнули хором погромче:

– Тогда мы тебя ебн*м!

И девчонка отскочила еще на шаг назад, развернулась и бросилась прочь, стуча по асфальту драными кедами. Ирьиллин с Лаксом хохотали ей вслед, заразительно, сгибаясь пополам от хохота, а потом, когда отсмеялись, они подняли головы и заметили святого отца. Он наблюдал за ними издалека, поверх живой изгороди, и только покачал головой, когда друзья принялись махать ему высоко поднятыми руками.

Наверное, кому-то на днях прочтут лекцию о безопасности, разговорах со странствующими жрецами и размахивании оружием при первом знакомстве. И сквернословии.

Ирь восстановил дыхание и откинул за спину совсем уже растрепанную косу. Одергивать доломан и оправлять волосы он и не собирался.

– Я слушал и смотрел во все глаза, – вздохнул он, – и ничего. Ни в этом городе, ни в соседних. Никаких следов ни нашего Грааля, ни любых других древних чаш.

Лакс поскреб бороду, кивнул, прикидывая что-то в уме.

– И я ничего не заметил. Стало быть, у них его нет. Не беда.

– Спасибо этому дому, пойдем к другому? – бессмертных дух, типа бессмертный дух, прищурился на него и сверкнул лукавинкой в вопросительном взгляде.

– Истинно так, – Лакс осенил его шуточным благословением. – Истинно так[14].

Путь их пролегал между ирландских холмов, от города к городу, и чаще всего – в тумане. Иногда они находили развалины старых замков и ночевали там, засыпая под отдаленный звон древних мечей, гомон пирующих и пение тысячелетних рогов. Иногда останавливались на постоялых дворах, иногда даже не останавливались.

Ирьиллин убивал, когда ладони начинали чесаться и клинки сами льнули к ним, но присутствие жреца сделало эти убийства, хотя бы отдаленно, не выжигающим все на своем пути бедствием. Жрец по пути делал обычную работу странствующих жрецов, все, что умел и что хотел делать.

Их подгонял только неизвестный яд, несколько лет назад под завесой густого тумана проникший в кровь Лакса из-под безымянного дольмена под Лонгфордом. Многочисленные знакомые, друзья и друзья друзей в один голос твердили, что это древние силы, и видят они такое впервые. Ясно было только одно: яд постепенно убивал жреца, выжигая его жизненные силы и друидские способности подчистую.

Для Лакса не было новостью, что жрецы, особенно странствующие жрецы, в своих постелях в фамильных замках, окруженные внуками и правнуками, не умирают. Но одно дело – знать, а другое – получить вдруг бомбу с обратным отсчетом внутри собственного тела. Великан-жрец отчаянно, безумно не хотел умирать. И не собирался.

И они с Ирьиллином выстроили новые приоритеты в их странствиях. Теперь в an ghiran mor, «большое солнце» от Бельтайна до Самайна друзья бросали все силы на поиски ведьминого котла, из которого христиане некогда сделали чашу. Высеченный из камня, неумолимо прекрасный, Грааль, как его теперь называли, сокрыт в невидимом замке, и черт знает ведь, где этот замок… Найти его можно только в светлую половину года, и он дарует исцеление и бессмертие тому, кто из него выпьет. «А потом загоним его подороже», – неизменно потирал руки Ирьиллин, и это было лучше, чем если бы он отказывался верить.

Темную же половину года, «малое солнце» an ghiran beag, друзья проводили как обычно: веселились, гостили у старых друзей в разных уголках Британских островов, пили крепкий шотландский виски и прыгали со скал в холодную воду Ирландского моря. Исчерпав за полгода идеи, где искать Грааль, окапывались в замковых библиотеках – и Айбер даже прослыл дуэлянтом, потому что от скуки выбирался из библиотек и шатался по замкам в одиночку.

И вот сейчас они снова пустились в путь.

☘ ☘ ☘

Легкий, изящный воин танцевал. Каждая рука его заканчивалась острым, словно бритва, кинжалом, и двое израненных противников уже вот-вот должны были отправиться следом за своим мертвым товарищем.

Ирьиллин не подавал виду, но дрался он не всерьез, так, показушничал на потеху зрителям. Растянул несколько сердечных ударов на целую минуту он именно ради них.

На лице одного из осужденных проступила было надежда, но воин подмигнул ему и, не меняясь в лице, вскинул руку и всадил ему блестящий кинжал снизу в челюсть, дотягиваясь кинжалом до самого мозга. Болезненная, но быстрая смерть. Как вспышка в темноте.

Второй кинжал очертил едва различимую дугу – по шее оставшегося в живых человека пролегла красная линия, такая тонкая, словно ее оставил листок бумаги. Кровь едва выступила на месте пореза. Тот отшатнулся с глухим хрипом, не веря, просто отказываясь верить в свою удачу. В глазах его плескался бесконечный ужас: он не успел еще понять, с кем его свела судьба, но уже точно знал, что этот кто-то – больше, чем самая проклятая машина для убийств.

– Ты куда собрался? – вкрадчиво, нежно-нежно проворковал Ирь, словно раскрытую книгу читая этого человека. И, не замахиваясь, метнул кинжал.

Он вошел в грудь, ничтожно защищенную байкерской курткой, по самую рукоять и еще на два пальца, смяв ребра. Сердце оказалось нанизано словно на шампур – а иначе и быть не могло. Иногда казалось, что Айбер с закрытым глазами может попасть в человеческое сердце с тридцати шагов. Кинжалом.

То, что излучало жизнь, порой было для него словно рождественская елка для бездомного мальчишки, прекрасно сверкающая и пахнущая так, что никогда ни с чем не перепутаешь. И выманивало плохо подавляемый восторг на его лице.

Два трупа синхронно рухнули только после того, как изящный убийца поклонился кому-то на галерее и получил лукавую полуулыбку в ответ.

Невозможно скрыть, когда ты так припаян к убийствам. Он и не пытался.

Хаос сильнее и морали тоже.

Это был замок среди истинно по-ирландски зеленых холмов, заросших благоухающей травой. Красивый, словно с гравюры, с конюшнями, подземельями и цветным полотнищем флага на самой высокой башне. От него до Дублина было рукой подать – но справедливости ради стоит сказать, что человеческой руки на такое не хватило бы.

Замок-без-имени, замок отдохновения, замок с секретами и историей. Он менял владельцев несколько раз после четырех сотен лет в собственности некой фигуры, весьма загадочной и ухватистой. Над дверями там висели ведьминские саше, под порогом черного хода недавно разбирали каменную кладку, обновляя оберег на счастье.

Счастья ему было не занимать – в замке всегда был приют, был стол и постель для усталого путника, а в погребах – эль, разносортный виски и вино. Его хозяйка порой по старой привычке охотилась, конечно, на людей, но делала она это больше под влиянием ностальгии или от скуки и досады, когда заканчивались ее комиксы, царапались любимые пластинки или Повешенный, тот самый, что с карты Таро, особенно донимал. Так-то хозяйка была гостеприимной, радушной и человеко-, друидо- и духолюбивой. Ей нравилось жить так, словно она была здешней королевой. Девушка-словно.

Итак, перед лестницей на галерею этого замка лежали три трупа, а Ирь замер с пренебрежительной ухмылкой на губах.

Сперва было тихо, так тихо, что чуткое ухо Айбера улавливало, как горячая кровь вытекала из смертельных ран. А потом раздались аплодисменты, чуть более жидкие, но не менее душевные от того, что хозяйка замка одной рукой придерживала свою голову на перилах, обеспечивая себе лучших обзор, и не могла полноценно хлопать.

– Браво, браво! – крикнула дуллахан, безголовый злой дух, отделенной от тела головой, и из ее шеи пламя взметнулось в такт ее словам. Она двумя руками повернула голову к сидящему подле нее жрецу, хрупкие же плечи остались неподвижны. – О, Лакс, как жаль, что здесь нет моего брата! Думаю, он пришел бы в восторг.

Жрец саркастично кашлянул:

– Да неужели? Когда это Лофту нравилось грубое кровопролитие?

Внизу Ирь закончил вытирать руки, кинжалы и лицо и пробежал к лестнице по самому чистому, что было на полу – по грудной клетке первого трупа.

– Я вообще-то все слышу! – крикнул он, беззастенчиво превышая возможности человеческого слуха. – Ты имел честь наблюдать изящнейшее и сдержаннейшее действо, неблагодарный нытик. Рейчи, скажи, было красиво?

Дуллахан улыбнулась хорошенькой улыбкой, сохранившей если уже не детские, то явно юношеские черты.

– Прекрасно, Ирьиллин! Я как раз не знала, куда девать этих паршивцев с золотыми зубами – у меня… хм… что-то вроде аллергии на желтый металл. Ты меня очень выручил, и очень мило выручил, спасибо.

Воин цокнул языком и ухмыльнулся, встретившись взглядом поочередно с другом и хозяйкой замка. А потом пошел по лестнице, отряхивая с и без того идеально чистого доломана ему одному видимые пылинки (по крайней мере, Лакс без особого энтузиазма надеялся, что его друг углядел именно пылинки, а не крошки костей и ошметки внутренностей).