Алтайский первоцвет

7

Постояльцы начинали подтягиваться к ресторану. Сонными мухами они облепляли столы, кружили около витрин с десертами и кучковались у барной стойки в очереди за травяными чаями. Выходя на веранду, многие бесстыже разглядывали девушку за центральным столом: не по сезону смуглая кожа, точеные черты лица и сапфировые глаза.

Аня давно смирилась с тем, какой именно она производит эффект на окружающих, в особенности – на мужчин. Все же – встречают по одежке, а многие еще и провожают. Конечно, если вообще соизволят проводить.

Некоторые робко отводили от девушки взгляд. Глаза при этом отводились по очереди: сначала левый следовал за движением головы, и только после его догонял правый. Иногда, наплевав на такт, люди спрашивали в лоб: «Китаянка – и с такими глазами? Вот это да!» Кто-то, в основном девушки, интересовался, где прикупить такие же цветные линзы. Реже прочего собеседники старались не выдать интерес к Аниной персоне, сдерживали себя в неуместных вопросах, а позже – едко обсуждали ее за глаза.

Но принятие себя давалось нелегко. К десяти годам девочка все чаще прилипала к собственному отражению. Сначала она всматривалась в зеркало, а затем – в двух своих родственниц: бабушка с мамой были типичной славянской наружности. Аня – нет. На вопросы об отце мать отвечала нехотя и уклончиво. Если вообще отвечала. «А что знать-то хочешь? Лучше благодари папку за изумительную красоту», – увиливала мать.

«И по какому же адресу его благодарить-то?» – озадачивалась дочь.

Конечно, в девяностые семей с преимущественно женским составом было не счесть, но в селе Пенино – не бог весть сколько. Семейство Логиновых – из их малого числа. Синклит состоял из женщин трех поколений. Мать с бабкой были среднего росточка, с открытыми лицами и светлым умом. Мать Ани – Лилия – выглядела не по возрасту старше и постоянно пропадала за чтением женских романов. В то время как бабушка – с юным взглядом и крепко сбитая, «очень аппетитной внешности», как однажды заметил смотритель часовни Параскевы Пятницы, куда семейство Логиновых по воскресеньям приходило за водой. Однажды Роза, бабушка Ани, так лихо зашла в поклон перед крестом, что у Еремея – пятидесятилетнего смотрителя, который еще не утратил вкус к жизни, – едва хватило самообладания и веры в Господа нашего, чтобы не сорваться в пропасть сладострастия от увиденного каньона глубочайшего декольте старейшины семейства.

Каждое лето женщины старшего поколения страдали от солнечных ожогов и веснушек: больно бледная кожа. Еще светлее – и только в гроб. В общем, было ясно, что дамы состоят в очевидном родстве и на одной закваске сделаны.

Высокой не по годам, как карандаш стройной и с кожей цвета мокрого песка Ане регулярно прилетало от одноклассников за вычурную непохожесть. В начальных классах учителя по-свойски заступались за девочку: «Дети, ну все – перестаньте. Она ведь не виновата, что родилась вот такой». Девчонка пряталась от задир в туалете или в раздевалке, где отсиживалась между курток. Но слез не лила – держалась совета матери: «Представь, что все эти плохие слова они говорят на незнакомом языке. И вот они уже набор бессмысленных звуков, которые никак не могут обидеть или навредить».

Одни называли ее туземкой, другие – козьей мордой. Доставалось и матери, но Лиле было плевать на соседские склоки и бабские пересуды.

Как-то раз девушка была дежурной по классу. На перемене она была занята уборкой, кто-то из учеников занимался своими делами, на задних партах – царил сонный час. В двери нарисовался Коля Прогибин – мечта глупых девчонок и верный пес для авторитетных мальчиков:

– Привет, Синеглазка. Пойдешь в кино?

– С такими не хожу, – на одном выдохе бегло заявила Аня.

С первой парты послышались девчачьи смешки. Парень явно не ожидал отказа. Он бросил на нее грозный взгляд:

– Так и с такой никто не пойдет! А ты подумала, что я всерьез? Погань ты немытая!

Состояние всеобщей собранности, контроль и подавление эмоций выматывали девушку донельзя. Поэтому вечерами она позволяла себе выплакаться и шла за утешением в соседнюю от своей комнату. Там она ложилась к ба на колени, и та, поглаживая внучку по длинной косе, напевала медовым голосом:

– Где же эти глазки, синих бусин цвет? Где мои цветочки – покажись на свет.

Звонкий голос официанта вернул к реальности из блужданий в днях прошедших. В руке юноша держал меню.

– Доброе утро, Анна. Что желаете на завтрак сегодня? – поинтересовался он.

Вокруг стоял шум голосов на перезвон друг другу и стуку столовыми приборами. Официанты сновали от столика к столику. Сонные мухи воспрянули и вовсю уплетали свои завтраки. Вся терраса наполнилась жужжанием и жизнью. Прохлада от Катуни уже почти не ощущалась – утро в горной долине было на зависть теплое.

– Один «русский», пожалуйста, – сказала Аня.

– А для вашего спутника? – указал официант на пустующее плетеное кресло.

– Видимо, одну подушку помягче и сон покрепче, – с легким весельем пропела Аня.

8

– С подушками отбой. Сейчас узнаем, – Аня слегка развернулась в кресле и указала официанту на приближающегося мужчину. – Олежа, «английский», «французский» или «русский»?

– Если ты про вид на жительство, то меня вполне устраивают те два, что уже есть, – он сказал это не сильно, но достаточно громко, чтобы обратить на себя внимание. – Но если ты про завтрак, то, конечно, «английский».

– Значит, по одному «русскому» и «английскому», благодарю, – Аня вернула официанту меню и зараз проглотила остатки остывшего кофе.

– Опять? И какая это чашка: третья или пятая? – с ухмылкой спросил Олег.

На заре их отношений Аня с интересом и юмором отнеслась к его сальным комментариям о том, что она ела или пила. Поначалу это звучало как небрежная забота, но совсем скоро оценочное мнение Олега заиграло требовательней и настойчивей. А сейчас – открыто раздражало.

Бойкий женский характер не мог остановить от сарказма в ответ:

– Всего лишь первая добавка, – соврала Аня. На самом деле четвертая. – Дома перебью твоим месячным курсом Да Хун Пао и Тегуаньинь[12].

– Не стоит себя распускать на отдыхе. Хочу, чтобы моя женщина была в форме.

Олег взял Анину руку и улыбнулся. Ни один мускул при этом на его лице не дрогнул выше натянутых уголков рта.

– Олег, я и так в форме. К тому же у каждого свои отпускные слабости: ты спишь – я ем сладкое и пью кофе.

Как можно не любить вкусно поесть? Что может быть лучше, чем красивая и вкусная еда? Ведь по уровню наслаждения и пикового состояния удовлетворения еда способна конкурировать даже с сексом. Тем более что в этом противостоянии секс с Олегом – процесс, сведенный к механическим действиям и лишенный всяческого энтузиазма, – заметно уступал другим способам получить в этой жизни хоть немного терпкости и сладостной нежности – например, большой чашке латте с меренговым рулетом или «Молочной девочкой».

Раздобреть Аня не боялась. От матери она унаследовала точеную фигуру и знала, что женщины их семьи скидывают осиную талию не раньше, чем разменяют шестой десяток. А при разумном питании все лишнее уходило в крепкие бедра и внушительные груди. Как это было у бабушки Розы.

Олег же относился ко всему этому иначе.

На втором месяце рабочей интрижки начальник предложил своей сотруднице сменить место жительства. Аня перебралась из съемной комнаты в Ново-Переделкино[13] в личные апартаменты Олега Владимировича на Якиманке[14]. На следующее утро она получила первые, но не последние рекомендации: мучное можно, но только из цельнозерновой муки и на бездрожжевом тесте; шоколад разрешается, но пусть будет горький и с содержанием какао от 70 %; мясо красное допускается раз в неделю, индейка – каждый день, курица – ни в коем случае, так как в ней антибиотики; вино употреблять только сухое и не больше 300 мл в неделю, прочий алкоголь исключен; кофе – возможен, но в количестве трех чашек в неделю; обратить внимание на кедро-латте, цикорий или пуэр.

Кто-то из постояльцев позвал официанта и попросил раскрыть уличный зонт, чтобы скрыться от припекающего горного солнца.

«Вот и с тобой примерно так же, – талдычил Ане внутренний голос, – ищешь себе солнце, снуешь в своих поисках, пока не найдется заветное тепло и обогрев. Но стоит окончательно согреться, как чувствуешь, что начинает подташнивать от духоты. Тогда вновь приходится смотреть на небо, моля об облаках или даже урагане, чтобы скрыться в тени, спрятаться за стеной дождя, сгинуть в тумане».

– Нам не припекает? Может, раскрыть? – Олег привстал и одной рукой держал рычаг на стойке зонта.

– А? – Анна всмотрелась в него и оживилась. – Я сказала это вслух?

– Что именно?

– Зонт, Олег, зонт. Можешь его раскрыть.

Олег, одетый в спортивный костюм и объемное худи, делающее менее заметным увещающее тело, раскрыл уличный зонт, прикрепленный к их столу. Анна аккуратно сложила плед и сняла с себя халат.

– Пожалуйста, один «русский» для вас, – появившаяся у их столика женщина поставила на стол немалого размера блюдо с двумя фаршированными блинами, несколькими ломтями красной малосоленой рыбы и парой сырников. В центре тарелки стояла небольшая пиала с тыквенной кашей. – Приятного аппетита, Анютины глазки.

– О, Марго. Ты на подхвате?

– Сегодня пятница. На выходных у нас всегда битком – заняты все свободные руки, – она развернулась в сторону Олега и поставила перед ним блюдо. – И ваш «английский».

– Что ж, – Олег посмотрел на тарелку: скрэмбл из двух яиц, поджаренная сосиска, несколько хрустящих тостов. Все это было подтоплено внушительной порцией белой фасоли, тушенной в томатном соусе. – Могло быть и лучше.

– Ох, родной, такая суматоха по утрам, – Марго слегка наклонилась к нему. – Видать, в спешке немного растрясла. Ну, голубчики, жуй не жуй, а глотать придется. Приятного аппетита, – разворачиваясь, она подмигнула Анне.

Перемешивая кашу, Аня сдерживала улыбку от мины лица, с которой сидел Олег: его рот в неудовольствии опустился, а взгляд похерился. Правой рукой он набирал бесконечные сообщения в телефоне, левой – разгребал в тарелке затопленное месиво из фасоли.

– Слушай, я тут подумала: мы третий день на Алтае, а дальше забора нигде не были, – девушка слегка заерзала на стуле.

– Можешь прогуляться туда, – Олег взглядом указал за ее спину, в сторону покосившегося дома на противоположном берегу. – Моста здесь нет. В обход – как раз нагуляешься до вечера.

– Смешно, – вполголоса отметила Аня. – Может, тогда придумаем что-то на вечер?

– Кстати, об этом, – он отложил телефон и перестал ковыряться в тарелке. – Сегодня к нам присоединится один важный человек.

– Важный человек, – Анин голос заметно понизился, она с усилием проглотила пищу. – Вообще-то мы на отдыхе.

– Анна, от этого человека зависит моя работа. А значит, и твой комфорт. Тебе ведь нравится отдыхать в красивых местах и завтракать в алтайских отелях по московским ценам? – Олег презрительно хмыкнул и вальяжно облокотился на спинку плетеного кресла.

– Это низко, Олежа, – Аня знала, что шум реки глушит голоса и за соседними столиками не услышат их разговора, но легкий румянец на ее щеках предательски окрасил смуглые скулы. – Спешу напомнить, что решение о моем уходе с работы было твоим.

– Верно, все так, – он улыбнулся, и его карие глаза блеснули на солнце. – Все же это и в твоих интересах тоже.

Ну можно подумать. Как же это по-мужски: при каждом случае, когда того требует ситуация, напоминать девушке, кто платит за танцы. И никакого самообмана – ясно, как божий день, что за Олегом решающее слово во многих – да что уж там – во всех – финансовых вопросах.

По приезде в Москву у Ани долго не клеилось с работой. Возвращаться в родное село не лучшая идея – не для того она из него уезжала. Поэтому резюме целыми пригоршнями, десятками – с длиннющими мотивационными письмами – ежедневно разлетались по электронным адресам. На ее гуманитарный диплом смотрели сдержанно, а итогом многих собеседований был либо «черный» оклад, либо просьба выслать фото, записать голос, подъехать вечером по адресу «такому-то» и надеть что-нибудь для партикулярного разговора.

До арендной платы тогда оставалось три дня. Работы нет, денег – кот наплакал. Аня почти отчаялась, но из глухого тупика вывел звонок от транспортной компании. Спасенная быстро записала адрес и сказала говорящему на том конце, что ждать до завтра нет смысла – она уже в пути.

Собеседование проводил директор отдела.

– Здравствуйте, Анна. Я оценил вашу оперативность, с которой вы приехали, – мужчина лет сорока, с ухоженным лицом, открытой ладонью показал на стул. – Присаживайтесь. Меня зовут Олег Владимирович, – он расстегнул пуговицу пиджака и уселся на рабочий стол. – Мне требуется ассистент.

– Очень приятно. Вот мое резю…

– Скажите, Анна, сколько вы готовы зарабатывать? – директор взял ее резюме и отложил в сторону. Глаз при этом он не сводил с собеседницы.

– В соответствии с количеством выполненных задач и моей компетенцией, – не то утвердительно, не то вопросительно ответила Анна.

– Нет, Анна… – Олег глянул в ее резюме. – Анна Андреевна. Достойно. Вы готовы зарабатывать достойно.

На следующий день он уже отдавал указания свеженькой ассистентке, а та их старательно записывала и выполняла по мере поступления новых. Разместиться пришлось в кабинете своего же начальника – за перегородкой в левом углу.

Сапфировые глаза, черные волосы, собранные в сдобную косу, и открытое лицо – внешность новенькой довольно быстро стала привлекать к себе внимание. В кабинет к Олегу Владимировичу повадились начальники и их замы из прочих отделов компании. Зайдя, вначале они с добродушными улыбками оставляли шоколадку или коробку конфет на Анином столе и только после – подходили к властителю этих тридцати квадратных метров.

«Уведут, – опасался Олег Владимирович, – пообещают с три короба и точно уведут ее к себе, – он взглянул на стопку сладкого. – Или еще хуже, испоганят фигуру раньше времени».

Спустя два месяца найма, выстроенного на совершенно строгой корпоративной субординации между босом и его подчиненной, рабочая схема дала трещину. За два дня до отчетного периода Олег Владимирович попросил Анну задержаться.

– Давай немного скрасим нашу запарку, – начальник достал два бокала и наполнил их красным сухим.

Бумаги совершенно случайно скользнули со стола, его руки почти случайно юркнули Анне Андреевне под блузку. На следующий день после неслучайного неформального брифинга начальник широким и спокойным шагом подошел к столу ассистентки.

– Мое предложение следующее, – Олег провел ладонью по галстуку, то ли успокаивая себя от волнения, то ли желая убедиться в аккуратности внешнего вида, – уходишь с работы, переезжаешь ко мне. Все денежные вопросы будут на мне. Оставить тебя при должности, после вчерашнего, я все равно не могу – корпоративная этика. Сама понимаешь.

«Что ж, – заключила Анна, – случайности – не случайны». За два месяца она отлично сработалась с коллегами, быстро вникла в ключевые проекты компании и видела для себя очевидную взлетную карьерную полосу из должности помощника в замы. Но раз такая ситуация, превращать ее в проигрышный цугцванг совсем не хотелось. Ну, допустим, она откажется от его предложения. А это означает, что нужно готовиться к своим очередным чаяниям. И на сколько хватит сил? Как долго еще предстоит мыкаться по съемным лачугам и смотреть в хищные глаза нанимателей?

Любая другая на ее месте, да с такими данными, выезжала бы только на внешности; в умелых руках это – серьезное оружие. Прицел, пуск – и женские чары устранят проблемы и с жильем, и с деньгами, и с отдыхом на Сейшелах. Ане для всего этого недоставало харизмы старлетки. К тому же природа обделила ее важным адаптивным скиллом в мире патриархата – вовремя прикидываться дурочкой, а при необходимости – полнейшей идиоткой. Так что вся эта врожденная амуниция на деле оказывалась лишь пугачом.

Быстро смерив взглядом без пяти минут бывшего начальника, Аня кивнула:

– По рукам, Олег.

Олег сделал несколько оборотов своей золотой печаткой на левом указательном пальце – жест, которым он фиксировал свою победу во всех сделках и переговорах.

Переехала Аня в холодные холостяцкие апартаменты. Это была именно квартира, пространство с окнами и минимальной мебелью, а не дом. Серые тона, изобилие металла и стекла. Анна довольно быстро одарила своего мужчину счастьем домашнего комфорта: она занималась готовкой, стиркой, ведением всех домашних хлопот.

Вечерами смотрели любимые норвежские детективы Олега. «Ну уж нет, – возражал он на предложенные ею фильмы, – твои плаксивые мелодрамы убивают интеллект». Он всегда настаивал на своем и даже дома не забывал, что вообще-то на работе он начальник, а не какой-нибудь хрен с горы, и обращаются к нему исключительно как к Олегу Владимировичу.

«Уж лучше то, что разжижает мозги, – отмалчивалась Аня, – чем то, что потрошит людей».

Как только оперативники выходили на след преступника и сюжет набирал динамику, Олег прижимал ее крепче и шептал на ухо:

– Хочу тебя снова уволить. – И его руки с маниакальной дрожью начинали шарить под женской одеждой.

Спустя десять минут увольнений и фрахтований они возвращались к просмотру. Как на рекламу сходили.

В целом терпимо – спасибо, что не чаще раза в неделю.

Сейчас, в ресторане горного отеля, она старалась не смотреть в эти карие глаза. Вот бы расфокус перенести ему на лицо, а на весь пейзаж резкость вывернуть на максимум. Аня хотела бы ловить своими глазами всю красоту этого места, но человек напротив уплотнял и сгущал внимание исключительно на себе.

Природа одарила Олега приятным лицом. Строго говоря, Аня считала, что мужчина и не должен быть исключительно красивым. В остальном же вся его наружность – наследственный провал: среднего роста, немного сутулый, со впалой грудью. Главная трудность в понимании Олега – его скверный характер – лишь сильнее оттеняла недостатки внешности, а непомерно раздутое эго добавляло ему убежденности в своей правоте, требовательности, но при этом делало его самостность более органичной.

– Ты здесь? – Олег два раза щелкнул перед парой голубых глаз. – Анна, ты слушала меня?

Аня потупила взгляд. Она переключила внимание с цветущего маральника за спиной Олега на его переносицу. Знакомый тон.

– Олежа, я все прекрасно поняла. Вечером прилетит важный человек, и мне нужно вас веселить, пока ты будешь забалтывать его о сотрудничестве. А еще я поняла, Олег Владимирович, что весь этот фарс – не наш отпуск, а твоя работа на выезде.

Аня всмотрелась в его лицо, пытаясь найти этому подтверждение.

Она еще не понимала природу появившейся тревожности, из-за которой сердце ее начало шпарить как угорелое, но знала, что в воздухе витает скрытая от глаз алхимия. Будто ментоловая конфетка оказалась в закрытой бутылке газировки. Реакция уже пошла. Давление нарастало.

9

Лариса Александровна почти тридцать лет преподавала литературу в Горно-Алтайской гимназии № 2. На работе за ней закрепился стандарт качества как лучшего педагога в рамках своей дисциплины. Лара – как ее называли родные, коллеги и некоторые выпускники – принимала участие в городских съездах для специалистов педагогической деятельности, состояла в Республиканском комитете содружества учебных заведений и по возможности старалась обратить каждого в корифея своей профессии, устраивая различные мастер-классы по теме преподавательской деятельности.

Коллеги по гимназии в ней души не чаяли. А Жанна Алымовна, когда Лариса Александровна похоронила мужа, на правах директора учебного заведения распорядилась учредить день траура – из солидарности разделить горе с любимой коллегой. Ученики были освобождены от занятий, а на обеденных поминках каждому преподавателю гимназии выдали по кульку конфет с печеньем. Траур выпал на пятницу.

И хотя сегодня Лариса Александровна была на пике своего профессионализма и втайне любима штатным сантехником Манышевым А. Ю., в начале карьеры она тонула в собственных слезах.

Когда ее, двадцатидвухлетнюю выпускницу Кузбасского педагогического колледжа, определили на новое место работы за семьсот километров от родного дома, то вначале она пыталась отменить переезд по принуждению, сетуя на пятую графу. Из этого ничего не вышло, и она смирилась с вояжировкой. Родители успокаивали ее и убеждали, что это временно. Нужно лишь отработать три года, а после можно сменить работу и вернуться обратно в отчий дом. Но, как известно, нет ничего более постоянного, чем временное.

Однако судьба не меняет жизнь в одно касание. Как правило, эти самые касания маленькими вагончиками идут друг за другом, а преодоление первой напасти не стоит путать с началом белой полосы.

Большинство тогдашних преподавателей в Горно-Алтайской гимназии № 2 были исключительно алтайской наружности. А расцвет красоты многих алтайских женщин из состава учителей был закрыт от внешнего мира казематами учебного заведения так же прочно, как и память о тех самых годах распускания бутонов и вызревания ягод. Так что огненно-рыжую, с точеными скулами, вздернутым носом и пышным бюстом, юную учительницу Ларису принимали по-разному, но в основном – с громким сопением и нетерпимостью. Заходя в гимназию, она сразу шла в свой кабинет и покидала его лишь на переменах по случаю нужды. На обед Лара бегала домой, а посмеяться с коллегами в учительской за чашкой чая с конфетами, обсуждая новенькую географиню из Бийска, у нее получилось только через два года после переезда.

Мир женщин стал к ней мягче после замужества с усатым физруком Кожутом Садыбайновичем. Ларису Александровну стали активно зазывать на семейные торжества после того, как она примерила на себя статус матери и родила сына. Когда же она приобрела статус молодой бабушки и овдовела, для нее открылись все двери в сердца коллег. Даже в те сердца, о существовании которых Лара и не подозревала.

Несмотря на свою активную деятельность за стенами родной гимназии – частые выезды в сельские школы, где она выступала на народных вече, а также приобщение ее как ведущего консультанта администрации столицы республики по части социальной жизни города, – все же самой сильной любовью в жизни Ларисы Александровны оставалась литература. За чтением она уплывала в тонкие измерения, ныряла между строк, и тогда голова ее становилась легче без тяжести ежедневной рутины. Витиеватые строки в рифме дарили ей те признания в любви, что она так и не услышала от покойного мужа. Хотя и знала, что супруга переполняли чувства, но обличить их в слова Кожут толком не умел, да и об истинной природе происхождения этих самых чувств он едва ли мог догадываться.

– Мамань, у тебя ведь ГОСы после майских. Сама говорила, что график напряженный.

– Конечно, Артурчик. Но я думала, мы поедем все вместе, – одной рукой Лариса держала телефон, другой – водила ручкой над сочинением в поиске ошибок.

– Мы и поедем вместе. Только я тебя отвезу в пятницу и заберу в воскресенье. Считай, что это – наш с Леной тебе подарок к завершению учебного года, – с заботой в голосе сказал сын и улыбался – Лариса чувствовала это через трубку.

– Хорошо. Тогда жду тебя утром в пятницу. Лене и Антоше привет.

Лариса Александровна отложила телефон, убрала к прочим последнее проверенное сочинение на тему «Небо Аустерлица» и перевела взгляд на полку, где в рамке застыло семейное фото: она с ныне покойным супругом, сын и невестка с полугодовалым внуком стоят на зеленом лугу у подножия холма, стремительно набирающего высоту и макушкой своей вонзаясь в безумно синий небосвод.

– Как тихо, спокойно и торжественно, – сказала Лариса и опустила фотографию на место.

Лариса взглянула на полки с книгами, думая, чем же ей скрасить вечера предстоящего отдыха в отеле, куда на выходные ее отвезет сын. Рука ее пробежалась по разноцветным корешкам книг и остановилась на изрядно затертой обложке: «Письмо к женщине и стихи о любви. С. Есенин».

Сразу после завтрака Лариса зашла на ресепшен. Солнечный свет здесь падал под косым углом, несколько человек сидело за дальними журнальными столиками, а за окнами – горы и небо. Лара устроилась в яйцевидном плетеном кресле у самой стойки администратора и, чтобы скрасить время, достала из сумки потрепанную книгу.

«Немного слов мне о любви, Сереженька», – думала Лара, перелистывая пожелтевшие страницы, когда в холл вошла пара.

Она мельком осмотрела его – такой же комплекции, как и покойный Кожут; держится важным мужичком, кивнул подбородком своей спутнице в сторону кресла, а сам подошел к стойке администратора. Девушка села в кресло напротив от Ларисы; обе они оказались за одним столиком, а мужчина – в нескольких метрах от них.