Шляпы

Иконы стиля

На авансцену вышла отличавшаяся красотой и чувством стиля принцесса Александра. Она и Эдуард, тогда еще принц Уэльский, как пишет в его биографии Джейн Ридли, «исполняли декоративную представительскую роль, которой избегала королева Виктория. ‹…› Если бы монархия перестала выполнять свои общественные функции, положение королевы Виктории оказалось бы под угрозой»[54]. Супруги Александра и Эдуард были общительны, модно одевались и имели вкус к шляпам, хотя не отличались высоким ростом. Валери Камминг отмечает: «хотя большинство членов династии Ганноверов стараются укрепить наследную линию, выбирая высоких и привлекательных партнеров… трон неизменно занимает миниатюрный монарх»[55]. Шляпы вытеснили чепцы к концу XIX века, а шляпное дело потонуло в цветах и перьях, но Александра благоразумно избегала избытка украшений. Она предпочитала небольшие шляпки и канотье, кокетливо сидевшие на ее сложной прическе (ил. 3). Они не были дешевы: взглянув на свой первый счет от модистки, принцесса воскликнула: «Господи, прости мне эту экстравагантность!»[56] Модная индустрия с готовностью ее простила.

К счастью для пышнотелого Эдуарда, английское портновское искусство достигло в то время своего расцвета. Цилиндр добавлял ему роста, элегантности и солидности. Униформа получала все большее распространение по мере того, как расширялись функции империи, а церемониальные головные уборы обрастали плюмажами, чем Эдуард пользовался сполна. Он ввел в английскую моду хомбург (ил. 4), закрепил котелок как элемент городской одежды, восприняв в штыки кампанию против котелков, запущенную профессиональным журналом, и удивлял общество тем, что носил котелок с фраком, на европейский манер. Королевская чета искусно совмещала различные функции одежды: функцию униформы, самовыражения и игры с модой. Однако, хотя сам он предпочитал эксперименты, от других Эдуард требовал строгого соблюдения протокола. Когда он заметил, что его дворцовый эконом входит во дворец в котелке, он вышел из себя. «Но, сир, – взмолился бедолага. – Вам не приходится ездить на автобусах». «Автобусы! – рявкнул Эдуард. – Что за вздор!»[57]

Племянница Эдуарда, принцесса Патриция Коннаутская, точно была себе на уме. В Кенсингтонском дворце хранится крошечная корона принцессы, в которой она выглядела изысканно, пусть и несколько непочтительно (ил. 5). Этот жест должен был подготовить ее родных к дальнейшему диссидентству: она вышла замуж за простолюдина. Принцесса Мэй, будущая королева Мария, тоже дистанцировалась от фривольного и модного двора. Она была серьезной и застенчивой и стремилась походить на королеву Шарлотту, предпочитая простые шляпки с небольшими пучками перьев, которые носила высоко, словно корону. Этот стиль ввела Александра, а Мария превратила во вневременную величественную униформу. Ее фирменный ток на парадной фотографии по случаю Серебряного юбилея правления Георга V в 1935 году (ил. 6) неподвластен моде, в отличие от элегантной, но неудачно подобранной шляпы, скрывающей лицо герцогини Кентской, или выбранной герцогиней Йоркской шляпы с перьями. Мария пыталась запретить перья на официальных приемах, но Георг V был щепетилен до мелочей, и дворцовая жизнь, по словам Чипса Ченнона, все также требовала «большого количества перьев и охорашиваний»[58].

Ил. 4. Эдуард VII в шляпе хомбург

Ил. 5. Принцесса Патриция Коннаутская. 1901

Ил. 6. Серебряный юбилей правления Георга V. 1935

Отношения между Александрой и Марией не были близкими, но, как кажется, они пришли к некоторого рода шляпному перемирию – соглашению покончить со шляпами. Королева Мария и ее фрейлина, леди Синтия Колвилл, должны были прибыть на чай к Александре в Сандрингемский дворец. Леди Синтия записала в своих мемуарах, что выбрала свои «самые парадные жакет и шляпу для поездок за город» для десятиминутной прогулки к главному зданию. Явилась Мария и воскликнула: «Но Вы не можете ехать в шляпе!» Сама королева была одета «как на праздник и без шляпы». Леди Синтия поспешно сняла шляпу, и, когда они подъехали ко дворцу в парадной карете, их встретила Александра в великолепном чайном платье, также без шляпы. Леди Синтия, в твиде и с испорченной прической, с изумлением обнаружила, что ее посвятили в некий тайный ритуал «облачения к королевскому чаепитию»[59].

«Разоблачение магии»

Георг V, нелюдимый и питавший отвращение к моде, годами заказывал одинаковые костюмы – эту монотонность изредка нарушал слегка менявшийся фасон шляпы. Бережливость сослужила ему дурную службу во время Делийского дарбара 1911 года. Невысокий и худощавый, он въехал в Дели верхом на некрупной лошади, а за ним следовала королева Мария, на этот раз разряженная в пух и прах. В шлеме и военной униформе Георг выглядел не парадней обыкновенного генерала. «Толпы зевак глазели на королеву во всем ее великолепии, – пишет Джессика Дуглас Хоум, – и пришли к выводу, что она, должно быть, оставила Его Императорское величество в Англии»[60].

Ирония в том, что из всех монархов Новейшего времени наибольший интерес к головным уборам и их символике проявлял некоронованный Эдуард VIII. Он утверждал, что не питал особого пристрастия к шляпам, и «прилетел самолетом без шляпы»[61] на похороны своего отца, что при жизни привело бы короля в ярость. В действительности же он ввел в повседневный обиход не меньше шляпных фасонов, чем его дед. Когда он появился в обществе в кепи для гольфа, кепи стали последним писком моды, когда он надел берет, их смели с полок магазинов. Введенный им котелок синего цвета не прижился, «как и соломенная шляпа канотье, – добавляет он с некоторой нежностью, – которую я намеренно старался возродить, памятуя о судьбе шляпной промышленности в Лутоне»[62].

«У мужчин все легко и просто, – заметил Стив Лэйн. – Шляпа, плюмаж, несколько медалей, и они готовы»[63]. Однако после Октябрьской революции в России, мировой войны и нескольких лет форменной одежды как повседневной такие атрибуты выглядели безнадежно «руританскими»[64]. Даже когда мужчины королевской семьи стремились соответствовать буржуазной норме, переодеваясь в гражданские костюмы, они все равно казались реликтами отжившего мира. Но Эдуард, пусть и худощавого телосложения, выглядел стильно. Обладая внешностью кинозвезды и элегантной спутницей, он казался досягаемым и современным. Стань он королем, Эдуард VIII, возможно, возродил бы головные уборы на радость шляпникам. Георг VI, яблоко от той же яблони, отличался, однако, чрезвычайной застенчивостью и был обречен выглядеть невыигрышной заменой брату.

Ил. 7. Королевская семья. 1948

Когда в 1936 году Эдуард VIII отрекся от престола, выйти из кризиса монархии помогла Елизавета Боуз-Лайон. Супруга Георга VI возродила королевский стиль и вновь сделала его модным. Вопрос выбора нарядов и шляпок может показаться несущественным, но когда Елизавета явилась на национальной арене в кринолинах и живописных шляпах в разгар войны, скандал, связанный с Эдуардом VIII, показался лишь случайным отклонением от общего курса благодетельной монархии с женским лицом. Модельер Норман Хартнелл и Оге Торуп, королевский шляпник, создали новый образ королевы. «Почему нам так нравятся перья? – говорит Торуп. – Отчасти из‐за их исторических ассоциаций с королевской властью… мужчины тоже ими пользовались, но их привлекательность по сути женственная»[65]. Женственность лежала в основе привлекательности Елизаветы. В отличие от простой элегантности герцогини Кентской, она предпочитала декоративную старомодность рюшей и воздушных плюмажей. Вопреки всем возможным правилам моды, она еще больше укоротила свой небольшой рост многоярусными шляпами[66], создавая очарование сказки среди сурового современного мира. Все в безжалостных 1970‐х казалось старым и уродливым, писал один журналист, кроме королевы-матери[67].

Подобно многим миловидным мамам девочек-подростков, Елизавета одевала свою дочь как взрослую. За исключением роста, они имели мало сходства во внешности, но лишь спустя годы правящая королева вышла из-под влияния стиля своей матери (ил. 7). Королева со всей серьезностью относится к своей символической роли, и, как кажется, ее длительный отказ от шляпок с полями объясняется желанием быть заметной. Это желание, вероятно, получило подкрепление в 1991 году во время визита в Америку, когда после выступления президента Буша ей пришлось стоять у микрофона, который никто не догадался настроить по высоте. Все, что удалось заснять телевизионным камерам, – это широкие поля шляпы и возглас оператора: «Я снимаю говорящую шляпу!» Наиболее органично и по-королевски Елизавета II выглядит в треуголке во время церемонии выноса знамен (Trooping of the Colour) и в традиционном головном уборе ордена Подвязки с пышным плюмажем. Возможно, пищу для размышлений ей также дали игривые имитации армейских головных уборов, которые носила принцесса Диана в 1980‐х годах. Как бы то ни было, автор обзора пяти десятилетий королевских шляпок, опубликованного во французском журнале Le Figaro по случаю Бриллиантового юбилея правления Елизаветы II в 2012 году, заключает, что королева нашла свой стиль в фасоне «шевалье», который по сути своей является украшенной перьями касторовой шляпой, какие носили влиятельные женщины еще со времен Тюдоров.

Ил. 8. Королева Елизавета II

Покачивая своими величественными перьями (ил. 8), эта шляпа совершила счастливое «плавание» сквозь все «хорошие и приятные события» (слова Уолтера Бэджета), в которых в наше время требуется участие монархов. Она вписывается в тенденцию королевских головных уборов становиться устойчивыми символами. Ширли Хекс, автор многих шляпок королевы в ранние годы ее правления, высказала сожаление, что теперь, кажется, осталась лишь одна шляпа… semper eadem[68]. Интересно, как будущие монархи будут лавировать между высокой модой и достоинством своего высокого поста. «Хотелось бы нам, чтобы будущая королева Англии была модной? – задался вопросом шляпник Стивен Джонс после юбилея 2012 года. – Нет. Нам бы хотелось, чтобы она выглядела как принцесса». А как же обстоит дело с принцами? В действительности у мужчин все не так легко и просто, как заметил однажды Стив Лэйн. Начиная c принцессы Александры женщины королевских кровей сами придумывали удачные фасоны шляп, умело сочетая знаки своего высокого поста, личные предпочтения и отсылки к актуальным модным тенденциям. Они делали это так, как им было удобно, с творческой свободой, которой мужчины были лишены. Если военная служба – не ваше призвание, что же делать венценосному мужчине со шляпами? Что ж, у королевской жизни по-прежнему есть недостатки.

Священные шляпы

Короны и королевские шляпы, когда дело касается исполнения служебных обязанностей, имеют много общего с головными уборами священнослужителей. Они предназначены для того, чтобы производить впечатление, демонстрировать авторитет и власть и вызывать уважение. Они могут сигнализировать о том, находится их обладатель при исполнении своих служебных обязанностей или нет; но, как мы быстро понимаем, переходя к разговору о церковном облачении, их указание на служебный (или священный) статус может вызывать споры. Церковные головные уборы часто неудобны в ношении, хотя и не настолько, как короны.

Георг VI, понимавший, что короны не только метафорически, но и в реальности причиняют боль, заказал для своих дочерей две диадемы с мягкой подкладкой для церемонии своей коронации. В венчании на царство есть религиозный аспект: корона, возлагаемая понтификом или архиепископом на миропомазанную голову монарха, намеренно тяжела, символизируя принятие священных обязанностей, разделяемых с семьей и палатой лордов. Даже Наполеон признавал, принимая свою корону из рук Папы Римского и помещая ее себе на голову, что только лишь Церковь может бросить вызов королевской власти. Папа Римский – единственный обладатель трех корон. Когда священнослужитель становится кардиналом, Папа, образно говоря, посылает ему шляпу. Папская тиара, кардинальская шляпа и митра епископа служат более как эмблемы власти, чем как головные уборы, и, как и короны, их можно часто видеть на щитах и гербах, на вывесках пабов и памятниках.

Однако сведения о церковных головных уборах туманны. Облачение священнослужителя следует рассматривать в социальном контексте, но, поскольку изменения в нем происходят медленно, исследователи обращают внимание на странности, а не на повседневные явления. Сами представители духовенства также не считали одежду важной частью своего служения, а после Реформации в церкви Великобритании предписаний было немного: священнослужители меняли или исключали элементы облачения по своему усмотрению. Хотя церковная одежда намеренно отличалась от повседневной, она не была единообразной подобно военной форме.

Большая часть облачения священнослужителя выглядит пышно, поскольку восходит к древним временам. Величественная корона Папы Римского вначале выглядела как простой фригийский колпак. В Риме не носили иных шляп, кроме широкополого петаса и плотно сидящего на голове колпака-пилея, который надевали в путешествиях или для работы на открытом воздухе. Эти два фасона стали, соответственно, шляпой кардинала римской католической церкви и биреттой; последняя превратилась в четырехугольную шапочку, которые носили англиканские священники как до, так и после Реформации. Самым долгоживущим церковным головным убором была митра, даруемая католическим прелатам Папой Римским, тогда как в протестантской Великобритании епископы получают ее от монарха. Как и папская тиара, вначале это был простой белый конический колпак, но затем он отрастил два «рога». Как и в случае с тиарой, форма и орнамент не имели значения для богослужения. Мой интерес к римским католическим головным уборам (весьма богатая тема) ограничивается в этой книге теми фасонами, которые послужили образцами для молодой англиканской церкви Великобритании: образцами, которым следовали или же противостояли.

Капюшон и квадратная шапочка составляли канонический набор головных уборов английских католических священников. Капюшон больше не имел никакой функциональной нагрузки, хотя и был полезен в холодных церквях. Джанет Майо отмечает, что в Англии каноническое облачение времен Реформации важно, поскольку «именно оно было принято в качестве богослужебного одеяния, когда старый порядок приказал долго жить»[69]. Оно стало источником беспокойства, даже в условиях разрыва связей с католической церковью. В 1559 году епископу, с тревогой просившему совета, указали, что шапочки можно оставить, стихарь же сочли папистским. Когда королева Елизавета I выпустила указ, согласно которому духовные лица должны были носить квадратные шапочки, они вызвали возбужденную реакцию в обществе, как это часто бывает, когда одежда подвергается государственному регулированию. Елизавета лишь хотела, чтобы духовенство носило «отличающиеся одежды», и шапочка не несла никакого сакрального значения, как и не имела связи с католическим обрядом. Однако прежняя ассоциация все-таки осталась, и пуритане выказали яростный протест, настаивая на шляпах из бобрового фетра. Спор разрешился тем, что пуритане вышли из состава официальной церкви, а квадратная шапочка осталась в употреблении.

В католической церкви высшее духовенство облачено в головные уборы во время богослужения; согласно протестантскому канону «никто не должен покрывать свою голову в церкви или часовне, кроме случаев, когда есть какая-либо немощь». В обеих церквях женщины покрывали головы. Как можно себе представить, для духовенства и прихожан колебания между католицизмом и протестантизмом во время правления Тюдоров, потрясения гражданской войны и пуританского междуцарствия вызывали не только духовные переживания, но и сарториальные хлопоты. Прежде церкви были весьма похожи ни городские площади, где все ходили в шляпах, беседовали, а также молились. Мужчины в шляпах прогуливаются и беседуют в церквях на картинах голландских художников XVII века. Когда же Пипс упоминает возражения против шляп в церкви в 1670‐х годах, мы понимаем, что ситуация изменилась. Введение права на женитьбу для духовенства означало, что священнослужители получили иной социальный статус (приходский священник теперь был также семейным человеком и требовал уважения в этом качестве). Вопрос о том, носить ли христианам шляпы и почему, стал еще более запутанным.

Квакеры

Для квакеров шляпы стали средоточием их протеста, судебных тяжб и даже насилия. Шляпа маркирует социальный статус мужчины и позволяет оказывать и получать знаки уважения: находясь на голове, она обозначает чувство собственного достоинства, когда ее снимают – почтение к другим. Джордж Фокс, основатель религиозного общества квакеров, в своих «Наставлениях» объявил, что для христиан недопустимо снимать головной убор: «тот, кто кланяется и обнажает голову, что он оставил Создателю?». Только гордыня требует снимать шляпу, считал Фокс. Квакеры терпели побои и были готовы на тюремное заключение, лишь бы не снимать шляпы в знак приветствия. Такой истовый протест происходил из‐за путаницы между обычаями светского общества, связанными с уважением, и взглядами апостола Павла на шляпы. «Всякий муж, молящийся или пророчествующий с покрытою головою, постыжает свою голову, – писал Павел в послании к Коринфянам. – И всякая жена, молящаяся или пророчествующая с открытою головою, постыжает свою голову» (1 Кор. 11: 4–5). Квакеры снимали шляпы только во время молитвы, считая, что лишь Господь достоин такой чести, – весьма рискованная позиция в переменчивом политическом климате Англии XVII столетия[70].

Ил. 9. Гравюра с изображением квакеров. 1720

Широкополая шляпа квакеров (ил. 9) – фасон, широко распространенный в эпоху Реставрации. Когда квакер Уильям Пенн явился в такой на аудиенцию к Карлу II, король снял свою шляпу, отметив, что, согласно традиции, только один человек мог находиться в шляпе в присутствии монарха. Король поинтересовался, в чем заключалось отличие между их шляпами. Пенн отвечал, что его шляпа проста, тогда как шляпа короля богато украшена: «Единственное отличие наших религий заключается в украшениях, которые были добавлены к вашей»[71]. Снисходительность Карла II разрядила обстановку, а Пенн был прав: шляпа, о которой шла речь, будь то пуританская, квакерская или шляпа кавалера, по сути своей оставалась все тем же темным бобровым фетровым головным убором, варьировавшимся по высоте, ширине и декору. Квакеры и пуритане эмигрировали в Северную Америку, и, возможно, черные шляпы членов Конгресса в первые годы независимости Соединенных Штатов были пережитком тех мятежных принципов.

Фокс решительно не одобрял любого вида шляпы для женщин, и в особенности с полями, но головы женщин, как завещал апостол Павел, должны быть покрыты. После некоторой борьбы женщины-квакеры довольствовались чепцами из неотбеленного льна, завязанными под подбородком, и эти чепцы вместе с высокими мужскими шляпами сохранялись в качестве квакерских головных уборов вплоть до XIX века. Квакеры выбрали простые, лишенные внешней отделки версии существовавших фасонов; англиканская церковь аналогичным образом постановила, что церковная верхняя одежда должна была соответствовать современным стилям в строгом, ничем не украшенном виде с «квадратной шапочкой и шляпой для верховой езды»[72].

Англиканское духовенство

Больше всего проблем для англиканцев возникло из‐за шляпы священнослужителя, которую он носил вне помещения. Квадратная шапочка вышла из употребления в XVIII веке, поскольку ее невозможно было носить с париком, – шляпы, как мы еще убедимся, должны учитывать прическу. Черная шляпа с круглой, низкой тульей и короткими полями (ил. 10) стала излюбленным головным убором не только духовенства, но и других профессиональных групп. Пастор Вудфорд, описывая свою жизнь в качестве приходского священника в Англии конца XVIII века, очень мало говорит о шляпах, но, скорее всего, в 1770‐х годах он купил именно такую за 1,1 фунта (125 фунтов в современном эквиваленте). Он описывает траурные ленты для шляп, которые повязывали по случаю похорон, и их было бы не видно на треуголках. Простая шляпа из шерстяного фетра, когда на ней загибали поля с обеих сторон, превращалась в шляпу «лопата», знакомый нам фасон церковных головных уборов XIX века. Архиепископ Кентерберийский несет в руках такую шляпу на картине, изображающей восшествие на престол королевы Виктории в 1837 году. Известный также как «wide awake» («сна ни в одном глазу», так как фетр был без ворса («nap», что в английском языке означает также «краткий дневной сон». – Прим. пер.)), этот фасон был распространен среди североамериканских квакеров и стал форменным головным убором Союзной армии во время Гражданской войны в Америке.

Ил. 10. Шляпа священника на актере Нормане Форбсе (1859–1932) в роли пастора

Учитывая характер их призвания, священнослужителям рекомендовалось избегать модных фасонов – ведь шляпы, без сомнения, можно считать украшением. Если священнослужитель должен демонстрировать свою роль посредством своего головного убора, наилучшим выбором для него была бы черная шляпа без декора, которая говорила бы о его порядочности и даже святости. Не все клирики сходились в этом мнении. Фредерик Харви, граф Бристольский и епископ Дерри, очень любил шляпы. Еще ему очень нравилось путешествовать, но не нравилась ирландская погода. Этот вечно отсутствовавший на рабочем месте церковник своей манерой одеваться наделал много шума за границей. В 1780‐х годах в Риме его красные плюшевые бриджи и огромную соломенную шляпу приняли за традиционное ирландское церковное облачение. Десять лет спустя его стиль стал еще эксцентричнее: его видели в белой шляпе с фиолетовой окантовкой. Все там же, в Италии, в 1805 году он щеголял в «ночном колпаке из фиолетового бархата с золотой кистью и чем-то вроде митры впереди»[73] – как видно, епископ не вполне еще позабыл о своей профессии.

Слабость епископа к причудливым головным уборам – это одно, манкирование службой – совсем иное. К 1830‐м годам отсутствие дисциплины в англиканской церкви достигло скандальных масштабов. Храмы ветшали и рушились, а церковные должности доставались представителям местной знати, которые после получения высокого сана продолжали вести образ жизни, свойственный сословию, из которого они происходили. Самовольные отлучки были обычным делом, и работу с прихожанами приходилось выполнять викариям, которые, существуя на годовое пособие в 81 фунт (сведения на 1830 год, в наше время эта сумма равнялась бы 10 000 фунтов), были беднее большинства своих прихожан. Реформа – политическая или церковная – была насущным вопросом в культурном климате XIX века, и писатели того времени отразили его в своих произведениях. Как должен был одеваться бедный священник?