Лина Кирилловых

«Почему я наказан тоже?» «Ты не успел тогда, — верзила безжалостно хмыкает и жмёт на кнопку. — Ничего не успел. Вот и всё».

Подвиньтесь, пожалуйста — и поменяйтесь с просящим местами. Это очень просто сделать — ваше место вам ведь более не нужно.

Сначала пришёл дед. Он прикатил по разбитой дороге в тележке канистру воды и консервные банки. Осмотрелся и решил остаться.

Мяч летел, кричала толпа на трибунах, месилась под стремительным жёстким бегом трава — а тут в банке помидоры, домашние.

И пусть она была явно из тех нерадивых, нежалующих строгого учителя школьников — в мире, после крушения, даже случайного встречного хочется видеть другом.

Ревнуют, лгут, спасают, защищают, любят. Притворяются кем-то или вовсе не знают себя. Так делают люди — не только настоящие. И это нормально.

Мир, из которого разом исчезли все взрослые, предоставляет детям уйму самых разных возможностей. И берёт за них самую разную плату.

Некоторые деревья растут, не касаясь друг друга кронами. Делать так другим существам бывает гораздо сложнее. Да и надо ли: иногда вторжение — помощь.

Зверь, посаженный в клетку, всё равно остаётся кусачим — и отчаянно стремится к свободе, даже если ему (или ей) бежать некуда.

Их невежливость бывает объяснимой, равнодушие — естественным, но, когда причины всего — очень горькие, смириться не выходит. Никак.

Врага не обязательно убивать — достаточно отсечь кусок его плоти и принести старейшине. В этом племени всегда было так. Мир, к которому принадлежал враг, давно поглотила история.

В старом доме на краю деревни обитает злой и страшный людоед. Трое детей его просто придумали. Это оказалось легче, чем придумать самих себя — взрослых.

О таком часто фильмы снимают: как вваливается в размеренную жизнь из ниоткуда человек, и всё у всех переворачивает с ног на голову. Только Юлька, новая соседка Дениса, оказалась очень даже всамде…

Перерыв на обед в магазине — время для продавца довольно важное. Вот только некоторым странным личностям правила не писаны.

Говорят, она последняя — из рода своего и племени. Бесцельный механоид, однажды заплутавший по дороге к Жерлу. Его ещё в те древние, проржавленные времена окрестили именем «Ласточка».

— Ну, а ты чего, отец? — Я и правда отец. Я иду к своей дочке. И несу ей шоколад, — плитка хрустнула в кармане. — О, — ответил парень. — Ладно.

Так её назвали — Ведьма. Алый цвет, пачканый пылью и гарью, чёрные длинные волосы. Август предполагал, что Ведьму создали для нелегальных подпольных ристалищ. Он мог бы предположить ещё что-нибуд…

У них есть способность ходить между мирами и понимать любые языки. Над ними стоит Организация, которой они все подчиняются, и законы о невмешательстве. Наблюдать за чужими мирами и изучать их — з…

Корабль, пришвартованный к пристани, чуть покачивался. Он был большим и крепким, тоже сплошь просмоленным, и якорь на обросшей ракушками цепи уходил на песчаное дно. Там вокруг него резвились люб…

В детстве, когда сам отец был ребёнком, он тоже мечтал о питомце. Однако родители не разрешили. Слишком, говорили, большая ответственность — чья-то взятая на поруки жизнь.

Он вырастал из мха, когда ощущал рядом живое. И тогда живое удалялось: убегало, хрипя и визжа, улетало с испуганным клёкотом, уползало, прошипев предупреждение… отрицало, не хотело, отвергало.

Мутные, грязные, даже разбитые — они отражают всё с крайне безжалостной точностью. Главное, не перепутать, где своё лицо, а где — чужое.

В нём обитали мифические существа. А вокруг жили люди — не особо внимательные или же не особо достойные посвящения в эту тайну.

Странное население этого мира не знает, как полагается покоряться экспансии. Да и понимает ли, что такое эта экспансия вообще?

Однажды в Веркин подъезд переезжает новая соседка. Она работает официанткой в баре, но на деле является кем-то или чем-то пугающим.

За деревней и богатым поместьем, за зелёными лугами и лесом, за обыденным, привычным и незыблемым находится чужое для мира — железный путь явления.

Самые верные и преданные друзья не обязательно должны уметь разговаривать. Быть похожими на человека. Или даже быть живыми.

Всегда была скамейка, теряющая чешуйки краски, а иногда — теряющая рейки, и в этом случае скамейку ремонтировали. Кофта крупной вязки и выпуклые очки. Кажется, люди привыкли. Некоторые здоровалис…

Ей это не нужно. И они не нужны, совершенно. — Ступайте прочь. Я здесь одна живу. — И никого не любишь? — спросил старший приблудыш. — Нет.

Прозрачным таинством оставались минуты, сплетённые в паутинную ниточку, волшебное время бездействия, мгновения, как будто кончиком пальца придерживающие некий полог, готовый вновь спрятать сказку…

Солнце светит — кажется, что страх не существует. И теней шевелящихся нет. И костлявых, тянущихся чьих-то рук. И приснившейся недоброй бабушкиной сказки.