Дочки+матери=любовь

АНОНС:

О чём эта книга? О любви – той, что создаёт космос внутри семьи. О поиске любимых – порой этот поиск сравним с полётами от звезды до звезды, а это невероятно далеко… Об отношениях между самыми близкими. И о том, что эти отношения зачастую приносят слишком много боли – а могли бы дарить счастье.

Человек вольно или невольно ищет смысл буквально во всём. Без этого поиска он подобен куску фанеры. Так в чём смысл нашего существования, если не в любви? Как она выглядит – эта самая любовь? И как найти опору на этой земле, когда рядом нет возлюбленного?

Счастливая семья и любовь – единственные причины жить. Любые невзгоды можно преодолеть, если знать, что любишь, и твоё чувство взаимно. Когда возникает «проникновение» в другого – как в себя, наверное – это и есть подлинная любовь…

Любовь не зависит ни от материальных реалий, ни от настроения, ни от генетики. И она отнюдь не слепа – напротив, она делает нас зрячими, позволяет видеть гораздо больше и ярче.

Семья, построенная на такой любви, даёт иные возможности своим детям – ведь тогда у детей появляется шанс быть счастливыми. И я рада, что в современном мире таких семей всё больше.

Но наши родители любовью были обделены. И, лично для меня, потерянным поколением стали они – выходцы из шестидесятых, недолюбленные и недолюбившие.

Эту книгу я посвящаю своей маме, женщине, прошедшей тернистый путь в поисках своего личного счастья.

ВСТУПЛЕНИЕ

Скоро полночь. А у меня нет сил выйти из этой комнаты.

Дом притих, сыновья спят… Надеюсь, что спят. Но муж не спит точно –– понимает мое состояние.

Однако сейчас мне не думается ни о муже, ни о младших детях. Все мысли о Еве – моём птенце-первенце. Сегодня дочь выпорхнула из этого дома, и он сразу стал огромным – хотя ещё вчера я думала, что он тесноват для нашей большой семьи.

Сижу в темноте на полу, обхватив колени руками.

Как она там? Уже спит? Вряд ли. Всё же первая ночь в отдельной – своей – квартире. Наверное, смотрит кино или болтает с друзьями по телефону.

Ужасно хочется набрать её номер… Но я звонила час назад, и мы пожелали друг другу спокойной ночи.

Спокойной эта ночь для меня точно не будет.

В голове крутятся фрагменты промелькнувшей в хлопотах сумасшедшей недели. Я носилась по магазинам, обставляя гнездо для моей девочки, покупала мебель, текстиль, еду. Ну, еды-то у неё теперь столько, что хватило бы пережить зиму.

Лишь сейчас до меня дошло: суета прошедших дней была чем-то вроде анестезии. Отпустить дочь ой как непросто.

Мне сейчас кажется, что она ещё совсем ребенок, она такая несамостоятельная – моя принцесса. Она так многого не знает о жизни в свои восемнадцать лет.

…Улыбаюсь в темноте.

…Я в её годы была совсем другой, совсем. В мои восемнадцать я уже была мамой, качала ночами мою малышку Еву, и она так сладко засыпала в моих руках…

В голове промелькнуло воспоминание о том, почему я так рано вышла замуж. Надо же, а ведь мне казалось, что моё нынешнее счастье навсегда вытеснило из памяти ощущения прошлого, от которого несёт сквозняком.

Да, я счастлива, я действительно очень счастлива…

Утираю мокрые щеки. Что со мной, неужели реву?!

…Моя мама, этот вулкан оптимизма, тоже вышла замуж в восемнадцать. Переломный возраст для женщин нашего рода. Видимо, потому я так волнуюсь за Еву.

Однако чего мне бояться?

…Я догадываюсь, хотя не хочу себе в этом признаваться.

Моя женская судьба начиналась как повтор материнского сценария. Да, на каком-то этапе я смогла всё изменить. Но изменила ли я паттерн своего рода?

Надеюсь, да.

Господи, чем я заслужила мужчину, которого полюбила всем сердцем? Он мой земной ангел-хранитель.

Улыбаюсь от этой мысли. Представляю, как добродушно-насмешливо отреагировал бы мой муж, скажи я ему: «Саша, ты мой ангел!».

Нет, между нами не требуется прокладывать мосты из ненужных слов. Мы понимаем друг друга, будто наши души считывают наши мысли.

Вот думаю о нём, и все мысли невольно сопровождаются этим словом– – «счастье».

Счастье, что я встретила настоящую любовь.

У моей мамы всё сложилось совсем иначе…

…Чувствую, как затекли ноги, но вставать не хочется. Сколько же я сижу на полу, опершись спиной о дочкину кровать?

За окном мелькнул свет – по дороге проехал чей-то поздний автомобиль. Шум машины заставил меня вздрогнуть всем телом. И внезапно будто сменились декорации – погруженная в темень комната дочери, которую я когда-то обставляла с такой любовью, вдруг показалась мне комнатой из моего детства.

Внутри поднялась волна щенячьего страха. Так было когда-то, очень давно. Я точно так же сидела на полу, точно так же обхватывала свои худые колени и вздрагивала, когда в темноте за окном слышался резкий звук подъехавшей машины моего отчима.

Мне даже показалось сейчас, что на стене выросла его тень. И внутри всё оцепенело…

Этот детский страх не напоминал о себе много лет. Но сейчас, когда моя дочь оторвалась от меня, он вдруг кольнул знакомой болью.

И я с оглушительной ясностью поняла, что в эту минуту будто переживаю три жизни одновременно.

Вот я, с ощущением затекших от долгого сидения в одной позе ног. А вот – во мне же– – образ моей дочери: где бы она ни находилась, я незримо присутствую рядом. Но я же и невольный свидетель поисков и разочарований моей мамы, всё, что выпало на её долю пронизывает и моё сердце.

Мама. Мне кажется, я одна понимаю тебя каждой клеткой. Видно, дочки-матери и вправду связаны неразрывно.

Мама, ты была рождена для любви, но почему же вместо неё на твоем пути вставали одни миражи?

…Нет, в эту ночь мне решительно не до сна. Я будто зависла между разными мирами. С одной стороны – дочь, моя плоть и кровь, моя девочка, которая выросла как оранжерейная орхидея. С другой – мама, будто проросшая одиноким цветком на сорняковом поле.

***

ЧАСТЬ 1. ДЕТСТВО

С чего же начать?

Пожалуй, начну с одного сильного личного воспоминания.

В моём классе была девочка-изгой. Оля. Полная, рыхлая, неопрятная. Вечно сальные волосы. Дурно пахнущая заношенная одежда. Да ещё и двойки по всем предметам.

Если бы сверстники её просто не замечали– – она бы переросла свой трудный период и вполне могла бы стать нормальной женщиной, чьей-то женой и матерью.

Но окружающие отняли у неё такую возможность.

Помню, как на выпускном Оля подошла ко мне.

– Жень, можно тебя обнять?

Я немного опешила – конечно, почему нет?

Оля порывисто обхватила меня руками, прижалась большим телом, мне показалось, она вот-вот заплачет.

– Оль, ну перестань, ты чего?

Она немного успокоилась и сказала голосом, который выдавал её волнение:

– Жень, ты была единственным человеком, который был добр ко мне.

А спустя несколько лет мне сказали: Оля спилась и погибла…

Если у травли есть «красная» линия, то в моем классе в отношении этой несчастной девчонки её перешли все. Школа была для неё ежедневной пыткой.

Мне было жаль Олю.

Сначала я держалась нейтралитета.

Но однажды недалеко от пивного ларька увидела её вместе с матерью – расплывшейся женщиной, от которой на несколько метров несло грязной кожей и алкоголем. Когда мать грубо ударила свою понурую дочь по голове, что-то при этом зло выговаривая ей, меня будто ошпарило кипятком.

Значит, у этой девочки и дома ад.

На следующий день я решительно заговорила с Олей на перемене.

Заметив, что я, смеясь, рассказываю оторопевшей от неожиданности дурнушке какой-то анекдот, одноклассники разинули рты. Ведь мы с ней – полная противоположность. Я занимаюсь спортом и танцами. Учусь на отлично. Умею шутить. «Своя» в любой компании. И с внешностью полный порядок, ведь не зря мне все взрослые говорили, что я похожа на маму, а она – первая красавица в нашем маленьком городке.

Я заговорила с Олей и на второй день. И на третий.

Мало-помалу она стала привыкать к нашим разговорам. Точнее, болтала я, а она лишь растерянно улыбалась.

Да, довольно жалкое зрелище. Но результат, на который я рассчитывала, стал намечаться: нападки на Олю медленно, но верно сходили на нет. Теперь мы с ней даже часть пути из школы стали ходить вместе, до развилки: она к своему дому, я к своему. И, честное слово, мне показалось, что Оля начала едва уловимо преображаться: платье – чище, взгляд – доверчивее…

То есть, намечался успех.

Настали летние каникулы, у каждого они прошли по-своему.

А когда первого сентября мы собрались на перекличку, Оля не пришла.

Не пришла она и второго сентября. Третьего сентября я забеспокоилась. Вроде ничего удивительного, Оля частенько пропускала занятия. Но она никогда не прогуливала в начале учебного года. Может, перевелась?

Стояло жаркое бабье лето. Под ногами шуршали листья. Я не спеша шла домой, погруженная в свои мысли. И вдруг столкнулась с матерью Оли. Женщина брела по улице, волоча за собой тележку с громыхающими бутылками. Я поравнялась.

– Здравствуйте. Я одноклассница Оли.

Кажется, мой простой вопрос женщину удивил. Мать Оли смерила меня взглядом, будто недоумевая – чего именно я от неё хочу.

– Почему Оля не приходит в школу? Что с ней случилось?

– В больнице лежит, – буркнула женщина в конце концов и отправилась дальше.

Я несколько минут смотрела в её удаляющуюся широкую сутулую спину. Догнать и выяснить, чем Оля больна и в какую именно больницу она попала? Нет, этого я делать не стала. Развернулась и с ощущением важности своего намерения помчалась в ближайший стационар.

Больниц в городе три. Через час я выяснила, где именно находится Оля. Это было отделение травматологии. Лучше бы у неё просто болел живот…

Мне не нужно было объяснять, отчего у женщин и девочек после выходных вдруг появляются синяки, растяжения и переломы.

Слава богу, сейчас у меня отличный отчим – Эдуард, он с первого дня предложил называть его «папа Эдик». И мне это понравилось.

Папа Эдик не подвёл. Он вправду заменил мне отца. И мама это очень ценила…

Но до Эдика были другие «папы», и один из них вселял в меня просто животный ужас… Мамино предыдущее замужество было нашим общим кошмаром. Но о нём позже…

Сейчас, с высоты своих лет, я понимаю, что, вероятнее всего, именно наша с Эдиком доверительная привязанность друг к другу и сцементировала третий по счету брак моей мамы. Так что сейчас я была абсолютно нормальным, уверенным в жизни подростком.

У Оли ситуация была совсем иная, и я почувствовала некую близость с ней лишь потому, что отчасти понимала, через что она проходила дома.

В больницу к ней меня не пустили – уже темнело.

Домой в тот день я вернулась на подъёме, очень довольная собой – ведь намечалось благородное дело.

Я даже почти забыла про нашу вечную домашнюю «напряжёнку»: мои любимые взрослые, мама Лена и папа Эдик, жили в перманентном конфликте, и это была моя единственная печаль на тот период.

Как выглядели отношения мамы и Эдика? Попробуйте два магнита приблизить одинаковыми полюсами – примерно такая атмосфера царила сейчас у нас дома. И всё потому, что Эдик абсолютно не «монтировался» с понятием «заработки», он и деньги были абсолютно несовместимы.

Эдик постоянно встраивался в какие-то финансовые авантюры. В итоге на семью вместо обещанного благополучия сваливались новые кредиты и обязательства. Поэтому мама его частенько поругивала, и её можно понять. Впрочем, и об этом позже…

В те подростковые годы я целиком и полностью занимала сторону Эдика. Он, на мой взгляд, был замечательным человеком. Ну, к примеру, в тот день, когда я поделилась с ним своим планом относительно заболевшей одноклассницы, он тут же выгреб из карманов всё, что у него имелось.

– Нельзя же идти к больному с пустыми руками, – сказал он.

На следующий день на первой же перемене я стала агитировать ребят навестить Олю. Один такой жест доброй воли мог изменить её судьбу, да и для нас, пятнадцатилетних парней и девчонок, он был бы важен.

…Это сейчас я понимаю силу покаяния и прощения. Но тогда, разумеется, испытывала лишь сострадание, простое движение собственной души я не облекала в высокопарные фразы.

Несколько девчонок нехотя согласились скинуться на «передачку». Так что сумма, которую мне выделил Эдик, приросла примерно на половину.

На большой перемене я помчалась в ближайший магазин.

Пошарила глазами по витрине кондитерской и выбрала самую дорогую коробку шоколадных конфет. Ещё подумала: ведь наверняка Оля никогда подобных конфет не ела. Денег хватило и на килограммовую связку бананов – витамины!

Я вернулась в школу как на крыльях. Ещё один урок – и мы свободны! Вот Оля-то удивится…

Пакет с дорогой, во всех смыслах, передачкой лёг на подоконник. И тут же прозвенел звонок.

Алгебра мне давалась не очень легко, по своему складу я гуманитарий, то есть сначала на любое событие откликаюсь интуицией, а потом уж включаю логику.

Поэтому на том уроке мне было особенно сложно сосредоточиться над уравнениями.

Какие «икс» и какие «игрек»?! Всё затмила фантазия о том, как я приведу одноклассников в больницу и, может даже, после этого мы вместе пойдем на бесплатные качели-лодочки в городской парк, он с больницей рядом…

Учительница расписывала на доске формулы, а меня занимала лишь одна весёлая мысль: как же, оказывается, легко совершать добрые поступки! Словом, я была охвачена предвкушением радостной встречи с Олей.

…Но на перемене, как только учительница вышла из класса, мальчишки, будто сговорившись, рванули к пакету, вытряхнули коробку и порвали прозрачную упаковку.

В каждом классе есть свои «отмороженные».

– Нет!

Я почти задохнулась от крика. И кинулась спасать конфеты, предназначенные для Оли.

Один из парней, Макс, поставил мне подножку, и я упала.

В память так и врезалась картинка: гнусно улыбающаяся физиономия Макса, его протянутая мне навстречу рука.

– Хватайся.

С чего это он решил, что я схвачусь за его клешню? Мне не нужна помощь, чтобы вскочить на ноги и надавать ему оплеух!

– Ты гад!

Я резко и решительно поднялась, но меня кто-то обхватил сзади, не давая двигаться.

– А что такого? Лучше сами съедим! – прокричали мне в ухо. – Она и так жирная, ей вредно.

Это говорил Витька, он для Макса что-то вроде секретаря-референта, а по-простому – «шестёрка».

Макс при этом взял коробку с подоконника и сжал ее в высоко поднятой руке.

– Достанешь – твоя!

Не знаю, что на меня нашло: я так резко ударила каблуком по носку ботинка Витьки, что он не смог меня удержать.

– Ну, давай, попрыгай! – засмеялся Макс.

…Я небольшого роста, но в волейбол играю неплохо. Сгруппировалась и прыгнула, намертво вцепившись в коробку.

Картон погнулся под моими пальцами. Шоколадные фигурки посыпались на пол. И у меня мелькнула мысль: как жаль, что их не обернули в фольгу…

Тут на одну из конфет наступила нога в кроссовке. Вишневая струйка начинки брызнула и испачкала идеально чистые брюки Макса. Он выругался.

– Всё из-за этой свиньи…

…И наступила тишина.

Я слышала лишь, как гулко бухает моё сердце: бум-бум-бум…

Мальчишки пялились на меня с минуту, наверное, на моём лице было написано что-то такое, отчего Макс примиряюще пробормотал:

– Да ладно, соберем, пусть твоя хрюшка лопает.

Витька послушно нагнулся, стал поднимать конфеты и кидать их в коробку.

А я, не отрываясь, смотрела на Макса.

Отличник, из «хорошей полноценной семьи». Одет в фирменное. Глаза наглые. В сочинениях пишет: «стану юристом».

– Да какая разница, – сказал он, нависая надо мной, – всё равно эта дура не узнает. А вообще, выбирала бы, с кем дружить. Или ты не брезгливая?

Что произошло дальше, в деталях не помню. Меня охватила ярость. И моя рука оставила на щеке Макса красное пятно – я дала ему пощечину.

Макс непонимающе посмотрел в мои глаза. А потом, вместо того, чтобы отступить, как подобает представителям сильного пола, он в бешенстве подхватил меня, и вытер моей спиной все формулы на доске, старательно выведенные на уроке учительницей.

В ушах у меня зашумело. И я стала лупить Макса руками и ногами.

Ор в классе достиг апогея – наверное, именно так гудели гладиаторские арены Древнего Рима.

Но я видела перед собой лишь багровое от злости лицо своего врага. Я, как разъяренная кошка, впивалась в его кожу когтями.

– Отцепись, чокнутая!

Его слюна на моем лице показалась мне каплей яда. Я повисла на Максе, готовая кусать и щипаться!

Он попытался меня скинуть. Но не удалось. Тогда он протащил меня через весь класс и сделал попытку отшвырнуть у двери. Но дверь за моей спиной распахнулась. И мы, сцепившись, вывалились в фойе.

Гул усилился. Кажется, сбежалась вся школа. Мы крутились по полу, пока Максу не удалось, наконец, подняться – вместе со мной. Он схватил меня за волосы… И тут я увидела в его глазах решимость убийцы.

…Именно тогда меня пронзила мысль, ставшая моим жизненным кредо: даже если покалечат – не сдамся! Никогда. Ни за что.

И я ударила Макса в пах.

…Он вскрикнул. Скривился. И утратил контроль.

Я воспользовалась моментом и толкнула его …в пылу не заметив, что за ним – панорамное окно от пола до потолка.

Послышался треск стекла.

…Вытаращенные от страха глаза Макса навсегда врезались в мою память. Я успела схватить его за рубашку и удержала от падения вниз.

Повисла секундная тишина. А потом – взрыв звонка на урок.

Однако никто и не думал расходиться по классам. Макс ошалело смотрел на меня, на голове – струйка крови, видимо, порез. Но мне было всё равно. Я разжала пальцы и отшатнулась.

– Евгения!?!

Рядом встала Завуч – во всех школах они одинаковы.

– Что тут произошло?!

Я ничего не могла сказать, во мне всё кипело, дыхание было горячим, как после стометровки.

– Отвечай!

Кто-то сунул мне в руки мой портфель и пакет с бананами. Я взяла их. И быстро пошла прочь – от Завуча, Макса, от всего своего класса, от ужасного звона стекла и страшной мысли, что Макс мог выпасть, погибнуть.

– Евгения! Стой!

Но окрик Завуча лишь добавил мне скорости.

Коридоры закрутились, как узоры в калейдоскопе. Я неслась на выход, размазывая по щекам слезы и представляя, как на подоконнике лежит изуродованная коробка с как попало накиданными конфетами…

…Наверное, прохожие оборачивались мне вслед, когда я фурией летела по улицам: с растрёпанной головой, в порванных колготках, в грязном костюме с белым от мела пиджаком.

В больнице осунувшаяся Оля вышла ко мне в коридор из своего отделения. Её рука была на повязке. Я протянула бананы. И, не в силах произнести ни слова, развернулась и молча ушла.

Какие уж тут слова…

…В школе, разумеется, был грандиозный скандал. Ещё бы: подрались не какие-то там отщепенцы – два претендента на золотые медали. Было собрание, требовали объяснительные, вызывали родителей…

Почему разгорелся этот странный и необъяснимый для посторонних конфликт? Что не поделили мальчик и девочка, во всем абсолютно благополучные?

…И как на эту драку могли реагировать родители Макса, которым было плевать на Олю и её беды?

Они, разумеется, обвиняли меня. И требовали исключить из школы. …Взрослые так редко вникают в суть детских проблем!

А ведь в предысторию той драки была вшита несправедливость. Та самая, которая сталкивает людей в битве до кровавого пота!

Однако в эпизоде с Максом, кроме несчастной коробки конфет, фактически и предъявить-то было нечего…

В конце концов всё закончилось тем, что нашим родителям выставили счёт за разбитое стекло. Они оплатили.

…А я в тот же вечер, явившись домой в самом расхристанном виде, сделала для себя одно важное открытие.

Мама на кухне о чём-то привычно спорила с отчимом. Но, когда я на цыпочках стала пробираться в ванную, чтобы незаметно для взрослых привести себя в порядок, она вдруг встала в дверном проёме кухни.

– Женя, – спросила мама через паузу, – надеюсь, ты дала сдачи?

…Как же мне повезло, что мы с ней всегда могли говорить на равных!

Взахлёб, задыхаясь от накатывающих эмоций, я рассказала ей и про Олю, и про конфеты, и про Макса.

– Знаешь, – сказала мама, – а ведь у меня в твоём возрасте была практически такая же драка.

И она рассказала историю, из которой я сделала вывод: да мы с ней похожи! Мать и дочь, как никак!

***

Поскольку дальше речь пойдет о детстве и юности моей мамы, буду для простоты называть её просто Леной.

Самая слабенькая из одноклассниц Лены, Наташа жила в одном подъезде с ней, этажом выше. Они не дружили. Так, кивали друг другу при встрече.

Но бывает между людьми так, что слова не нужны. Проскакивают какие-то флюиды, и возникает самая горячая симпатия. Особенно когда один человек чувствует в себе силы защитника, а другой остро нуждается в этой защите.

Наташа была немногословная, болезненная и какая-то отрешённая. Лену это почему-то трогало до глубины души. Однако девочки всего лишь здоровались – и не больше.

А в седьмом классе выяснилась причина того, почему Наташа держала со всеми дистанцию.

Школьников отправили делать обязательную тогда для всех флюорографию. А на следующий день Наташу вызвали прямо посреди урока.

Тогда никто ничего не понял. Ну, вызвали – мало ли что.

Однако Наташа исчезла надолго. Узнали, что она попала в больницу. И забыли: заболела – поправится.

Между тем, для девочки начался настоящий ад. Вторичный рентген подтвердил то, чего так испугались врачи: у неё нашли злокачественную опухоль легких. Начались обследования. Наташу направили в Москву на операцию.

В школе она появилась лишь спустя несколько месяцев: бледная, тоненькая, тихая. Никому ничего не сказала.

– Привет, – поздоровалась с ней Лена при встрече.

Наташа с какой-то чрезвычайной осторожностью спускалась по ступенькам в подъезде, будто вся состояла из драгоценного хрусталя – не дай бог оступиться и упасть: расколется хрусталь вдребезги.

– Привет, – грустно кивнула Наташа Лене.

И Лена почуяла неладное.

Поскольку девочки жили в одном подъезде, разузнать секрет Наташи для Лены труда не составило.

Соседки перешёптывались: у девочки онкология, ей сделали операцию и, чтобы добраться до легких, удалили несколько ребер.

Узнав об этом, Лена окончательно осознала: Наташа теперь под её персональной защитой… У моей юной мамы был свой трагический опыт, связанный с этим страшным недугом.

Защищать Наташу было от кого. Времена меняются, а типажи – нет: в их классе была своя вредина – Лариса.

Лариса заводилась с пол-оборота, стоило ей заметить, что кто-то давал перед ней слабину. Такие подростки своими колкостями будто прощупывают защитное поле у сверстников, а когда обнаруживают слабое место, начинают бомбардировку, пока не сведут человека с ума и не сделают всеобщим посмешищем.

Никто и не заметил, как молчаливая Наташа превратилась для неё в постоянный объект для нападок.

Однажды, это было уже после того, как девчушка вернулась в школу после операции, класс собрали на улице ради новогоднего мероприятия в ДК. Стоял страшный мороз, какой бывает именно под Новый год. Ребята ждали автобус, болтали, пританцовывали от холода.

И вдруг Лариса, шутки ради, якобы чтобы согреться, начала ставить Наташе подножки.

Наташа упала. А ведь падать ей было нельзя! Частично нет рёбер! Лишь мягкие ткани поддерживают внутренние органы! Значит, любая травма может стать смертельно опасной!

Все эти мысли молниями пронеслись в голове Лены. Её реакция была моментальной – она не успела осознать, что делает…

В руке Лены был пакет – чёрный, очень плотный, с острыми краями. Не раздумывая, она ударила им Ларису. Удар пришёлся на лицо. Угол пакета порвал забияке губу. Хлынула кровь. Начались крики.

Наташа, с трудом поднимаясь из сугроба, неотрывно смотрела то на Лену, то на Ларису. А Лена видела перед собой только окровавленное лицо девчонки, которую она только что покалечила.

Все для Лены в те минуты происходило как в немом кино. Она видела, как металась учительница, как останавливались прохожие, как застыли и вытянулись лица одноклассников…

Наконец, приехала «скорая».

Ларису отправили в областную больницу – рана оказалась слишком глубокой, местные врачи не взялись её зашивать. Требовалась ювелирная работа, чтобы не оставить девочку с уродливым шрамом на всю оставшуюся жизнь.

Лена не помнила, как оказалась дома.

Прокралась в свою комнату, села на пол, закрыла голову руками, будто ожидая удара.