Мэрлин

Лорд Джон

Всем известно, что Лондон абсолютно серый город. Только отчаявшимся беднякам и зарвавшимся аристократам он иногда кажется прекрасным местом. Но, по правде говоря, Лондон такой же мрачный, как и туман, окутывающий его. Этот город словно предназначен скрывать человеческие страдания. Каждый несчастен по-своему и Лондон несчастен с каждым его жителем. А в ноябре эта серость, этот туман, и эта горечь, пропитавшая каждый закоулок британской столицы, становится просто невыносимой.

Я не встречалась с Ноэль и не ходила гулять. Я раз за разом вспоминала Дика и часто мысленно беседовала с ним. Это было грустное и тяжелое время. Рушились все мои иллюзии.

Но с другой стороны, что одним страдания, другим постоянный источник дохода. В очередной раз количество посетителей отца увеличилось. И он, в очередной раз подняв цены, нанял наконец себе помощника из медицинского колледжа, а также лакея, а потом и вовсе снял оставшиеся две комнаты наверху, одну из которых отвел под свои лечебные нужды, а вторую превратив в уютную спальню. Теперь родители спали отдельно, у меня появилась своя комната, и я могла бесконечно предаваться унынию.

С появлением папиного помощника, кстати, звали его Эндрю Торп, я начала отдыхать на один день больше, а основной обязанностью стало вести карточки пациентов. Во время приема я сидела за небольшой ширмой и конспектировала разговор отца с клиентом и все данные, которые папа считал нужным сохранить в памяти относительно каждого больного. Почему я сидела за ширмой? Ну что Вы, посещение врача крайне интимное дело и присутствие молодой незамужней девушки было недопустимо. Это только отпугивало бы и нервировало пациентов, и без того всегда крайне взволнованных. Однако присутствие мистера Торпа мало кого смущало, лишь изредка, если очень ревнивый муж приводил на осмотр свою жену. Хотя чаще всего женщинам отец ставил диагнозы заочно, полагаясь исключительно на описание симптомов, пересказанных ее мужем или отцом. Странно, не правда ли? Но такова жизнь.

Не могу сказать, что мне не нравилось сидеть за ширмой. Это было достаточно интересно, да и я никогда не испытывала особого желания непременно видеть больного. К чему они мне? Хотя все-таки я лукавлю. Бывали иногда пациенты, которые были мне необычайно интересны. К ним относился и лорд Джон Блэкстон, младший сын герцога Лэндайра, пришедший к отцу в конце декабря 1898 года. Разговор начался с вежливых приветствий, и я поняла, что пришел высокородный аристократ. Его голос чем-то напоминал голос Дика, возможно поэтому я обратила на него внимание.

– Могу я быть с Вами предельно откровенным, доктор? – спросил лорд Джон.

– О, несомненно. Откровенность моя работа, – ответил ему отец. Так как у мистера Торпа в тот день был выходной, создавалась иллюзия, что врач и пациент одни в кабинете.

– Я достаточно богат, видите ли, – начал посетитель. – И этот прискорбный факт накладывает на меня определенные обязательства. В частности, моя семья считает, нет, моя семья категорически настаивает, что мне необходимо иметь наследника. Мой старший брат недавно получил некоторое ранение, которое как уверяют врачи, сделало невозможным для него иметь детей. А, следовательно, ответственность за продолжение рода лежит на мне. Я мало что понимаю в вопросах деторождения, доктор Уороби, но мне всегда казалось, что у здоровых мужчины и женщины за 4 года брака дети каким-то образом уже должны были бы появиться. Но вот уже пятый год, как я женат, моя жена представляется мне достаточно здоровой, а у нас так и нет детей. Повторюсь, до ранения брата это мало нас волновало, но теперь, когда вся семья сплотилась и давит на меня и жену…

– Можете не продолжать, – остановил его папа. – Для начала я задам Вам несколько вопросов, относительно Вашего самочувствия.

Видимо лорд Джон молча согласился, потому что далее отец стал скрупулезно расспрашивать его о тех или иных симптомах венерических болезней, спрашивал об общем состоянии его жены, об атмосфере в доме, спят ли слуги в отдельных помещениях, или же в господских покоях, что обычно подает им кухарка и где покупаются продукты. Потом он спросил, посещает ли лорд Джон бордели и какие, но тот ответил, что посещал такое заведение лишь однажды с отцом, когда тот решил, что сын достаточно вырос, чтобы знать «что к чему». Но это был высококлассный бордель, и я уже знала, что это место не считалось у отца опасным.

– А как часто Вы имеете близость с супругой?

– Раз или два в месяц, если она не страдает головной болью или женскими недугами.

– Что ж, милорд. Судя по Вашим ответам, Вы не заражены какой-либо болезнью, что практически исключает возможность заражения супруги, при условии сохранения супружеской верности, естественно. Но я бы рекомендовал Вам увеличить сумму, которую вы даете кухарке, на более качественные продукты, чаще выезжать на свежий воздух с супругой, а также иметь близость с ней не реже 3 раз в неделю на протяжении 2-3 месяцев. Если после этого, вы не достигнете желаемого результата, придите ко мне снова, возможно мне будет необходимо обследовать Вашу жену.

– Это правда необходимо, доктор Уороби?

– Пока рано что-либо говорить с уверенностью. Давайте пойдем от простого к сложному. Возвращайтесь домой, расслабьтесь и устройте жене медовый месяц.

Я физически почувствовала, что мужчины заулыбались. Напряжение спало. Лорд Джон оплатил прием, распрощался и ушел. Папа пошел курить трубку и читать новые медицинские статьи, которые он сам же себе и раскритиковывал. А я дописала карточку и, убрав ее в шкафчик, решила выйти на крыльцо, глотнуть вечернего воздуха.

Выйдя за дверь, я буквально врезалась в мужчину.

– Прошу прощения, – вежливо сказал он. И я тут же узнала его. Меня как будто окатили холодной водой. Мгновенно сбитое дыхание пронзительно кольнуло в груди. Я стояла и смотрела на него, не в силах отвести взгляд.

Нет, Блэкстон не был красив, как например Дик. Его волосы были рыжевато-каштановыми, он был высоким и мощным, слегка сутулым, что как-то не соответствовало его высокому статусу. У него были крупные черты лица, неприлично простые зеленые глаза, обрамленные густой россыпью темных ресниц. И все же в этом человеке было что-то особенное, он притягивал к себе взгляд, рядом с ним я остро ощутила себя женщиной. Это столкновение буквально вырвало меня из печального омута последних дней. Взглянув ему в глаза, я почувствовала невероятное, будто бы магическое притяжение. Все-таки ресницы у него были волшебные. Я смотрела на него непозволительно долго, но ничего не могла с собой поделать. Блэкстон был великолепен своей реалистичностью. Он был чертовски настоящим. От него веяло несокрушимой мощью сильного мужчины.

– Простите, – спохватилась я, пропуская его внутрь дома.

– О, это Вы извините меня, я крайне неловок сегодня. Забыл трость. Простите мен, – Блэкстон обернулся и вдруг улыбнулся мне. В этот момент я поняла, что пропала. Эта улыбка будет преследовать меня всю жизнь.

Ли Грант

Зима проскользнула мимо меня. Я металась в каких-то безумных фантазиях, представляя себе то Дика, вдруг вернувшегося из Африки, то Блэкстона, вдруг обратившего на меня внимание. Все мое существо жаждало любви, но вокруг был только холод и серый неприглядный Лондон.

Весна была еще более отвратительна, чем зима. Единственным интересным событием этих мрачных месяцев мог бы стать повторный визит Блэкстона, но он приходил в четверг, в мой выходной.

Ноэль постоянно ругала меня за то, что я грежу о Дике.

– Я еще могу понять, когда ты думаешь о лорде Джоне, – держа меня за руку, шептала она. – Но Дик Дженссен погиб, и вас ничего не связывало.

– Мы целовались, Ноэль! – воскликнула я, негодуя.

– Вы целовались всего один раз, Мэрлин! Всего! Один! Раз!

– Я не понимаю, почему ты так кричишь. Для любой пары поцелуй – это большое событие. Это многое значит.

– Как ты не понимаешь! Вы никогда не были парой. Вы дружили письмами, потом он приехал, и вы поцеловались. Это ничего не значит, потому что за этим ничего не стояло. Он не делал тебе предложения руки и сердца и даже не намекал о возможной помолвке. Он не говорил с тобой о том, чтобы навестить твоих родителей или пригласить тебя познакомиться со своими. В его намерения не входила женитьба, Мэрлин. Это был просто поцелуй с красивой девушкой. Приключение.

После этого разговора мне как-то перехотелось мечтать о Дике. Как бы то ни было, человек умер, и я никогда не смогу узнать, входила ли в его планы женитьба. Но слова Ноэль казались мне вполне разумными, хоть и неприятными.

Я стала еще больше читать. Ударилась в поэзию и готические романы. Пыталась вникать в экономическую литературу, хотя, не имея должного образования сделать это было весьма сложно. Я ходила по магазинам и собрала вполне приличный гардероб. В конце осени папа нанял еще слуг, денег у нас стало гораздо больше, благодаря отличной репутации отца, пациенты только прибывали. Прошел незаметно год со дня смерти Дика, и война с бурами, начавшаяся для меня гораздо раньше, чем для всей Великобритании, уже неприятно давила на общество всем своим немалым весом. Умирали молодые перспективные люди, это не могло не разочаровывать.

Родители собирались встретить новое столетие в Нортумберленде у тети Элеонор и звали меня с собой, но мне хотелось остаться в Лондоне и вместе с Чизторнами пойти на Трафальгарскую площадь или к собору Святого Павла, где должны были проходить праздничные мероприятия по случаю рождества и нового года. Мне почему-то казалось необходимым побывать там, словно это могло развеять мою тоску.

Декабрь прошел в спорах и уговорах. Но я как всегда настояла на своем. Родители уехали одни. Настроение у меня было самое что ни на есть унылое. Рождество прошло для меня в какой-то полудреме. Я машинально смеялась и дарила подарки. Машинально и даже до конца не осознавая, что делаю, я получила на почте поздравление от родителей и тети Элеонор и переслала им ответ. Я помогала Аманде Чизторн, взяв часть хлопот по дому на себя. Но все это было словно во сне. Иногда я сама себе казалась героиней романа, который никто не покупает, потому что он слишком скучен.

В последний день уходящего столетия Чизторны решили не идти к собору св. Павла, так как боялись, что в огромной толпе им будет сложно вернуться домой, петляя по темным улицам города. Поэтому все решили идти на Трафальгарскую площадь, откуда по Черинг Кросс до дома было гораздо ближе, чем от Ладгейт Хилл. Мистер и миссис Чизторн, их дочери и зятья пошли первыми, а мы с Гарри и его женой следом за ними. Едва мы вышли на улицу, как всеобщее оживление стало подхватывать и меня. Мне вдруг показалось чрезвычайно важным встретить новый век на улице среди всех этих незнакомых мне людей. Ощущение чего-то значительного заполнило все мое существо. Город казался мне невероятно красивым и дружелюбным. Многие улыбались, повсюду было светло и празднично. Люди громко говорили и смеялись, все были взволнованы. До площади мы добрались быстро, я совсем не чувствовала холода, словно мое тело горело в лихорадке.

И тут я внезапно оказалась одна. Толпа окружила меня, увлекая за собой. В панике я озиралась по сторонам, но не видела ни одного знакомого лица. Я пыталась звать Чизторнов, но мой крик заглушал звук сотен голосов. Сердце мое лихорадочно сжималось от страха. Толпа непрерывно двигалась, и я невольно подчинялась ей, а потом вдруг почувствовала, как чья-то рука выдергивает меня из этого живого потока.

– Да Вы же та самая девушка из дома доктора Уороби, – воскликнул мой неожиданный спаситель. И услышав этот голос, я мгновенно замерла. Кровь застучала у меня в ушах, я жадно пыталась вдохнуть, но не могла, и лишь открывала рот, как рыба. В ту же секунду Блэкстон прижал меня к себе, спасая от нового человеческого потока.

– Простите, – еле выдавила я из себя, поднимая глаза. На меня сверху вниз смотрел самый невероятный человек во всей стране.

– Как Вы оказались здесь одна? – возмущенно спросил он. Его глаза горели тысячей огней. Он возвышался в толпе, но не был частью ее, в нем явно сквозило суровое одиночество. На нас рушилось темное лондонское небо, сверкавшее мириадами фонарных отблесков. Вдруг шум вокруг нас замер, люди словно исчезли, мы стояли посреди площади, прикованные друг к другу. Только вдвоем. Мы смотрели друг на друга и не могли оторваться, я утопала в его глазах, мир кружился вокруг нас, а он все продолжал держать меня, и это прикосновение проникало в мою суть, прожигало кожу, впечатывалось в меня. Время остановилось. Легкие хлопья первого в этом году снега лениво ложились на мое лицо. Заканчивался девятнадцатый век. В жизни подводилась черта. А мы все стояли и смотрели друг на друга. Этот удивительный момент соединил нас, мы молчали, и только время кружило нас, как ветер кружил снежинки.

Каждой клеточкой своего тела я почувствовала, я ощутила это как высшее знание – взгляд его непозволительно простых зеленых глаз стал самым важным, самым значимым событием прошедшего века. В нем растворилась, словно уходящее видение, вся моя тоска и жажда простой человеческой нежности. Он все еще касался моего тела, и оно все еще горело лихорадочным огнем. До боли незнакомый, волнующий и прекрасный мужчина…

Я не знаю, сколько мы простояли вот так, молча, в оцепенении. Блэкстон очнулся первым, и в мой мир ворвался ликующий крик толпы. Рубеж пройден. Война с бурами, экономический кризис, тред-юнионы, нищие фермеры, политика и политики, все это смешалось в один гнетущий ком. Но старый век закончился, начинался новый год, новое столетие и людям казалось, что они только что сделали шаг в новую жизнь. Это был величественный и немного грустный момент.

– И, все-таки, как Вы оказались здесь одна? – повторил свой вопрос Блэкстон, куда более спокойным тоном.

– В толпе я разлучилась со своими спутниками, – ответила я. Теперь почему-то я не испытывала смущения перед ним. У меня было чувство, что я очень долго ждала его, и вот он, наконец, вернулся домой. – Вы не могли бы проводить меня?

– Несомненно, – он улыбнулся. Эта улыбка согрела мне сердце.

– Не хочу показаться нескромной или навязчивой, но боюсь в такой толпе, я не найду дорогу к дому.

– Вы живете в доме Уороби?

– Да, я дочь доктора Уороби. Но сейчас мне нужно вернуться к соседям на Камден-стрит, дом номер Х. Они великодушно пригласили нас на праздники к себе.

– Что ж, прошу следовать за мной, мисс Уороби. Меня кстати, зовут Джон Блэкстон, лорд Джон Блэкстон, если быть точнее.

– Мэрлин Уороби. Но Вы можете называть меня просто Ли.

– Отлично, Ли, позвольте проводить Вас до дома?

Вот так легко я познакомилась с младшим сыном герцога. Удивительно, правда? Мы быстро выбрались из толпы, потом в полном молчании прошли до дома Чизторнов.

На пороге я решилась задать вопрос, мучивший меня всю дорогу.

– А почему Вы были один на площади?

– Как бы это сказать, Ли, – усмехнулся он. – Я глубоко несчастный человек. И мне вдруг подумалось, что в такой толпе я найду с кем разделить свою тоску.

Эти слова прозвучали естественно, без намека на грусть или неуместное кокетство. Блэкстон постучал в дверь, открыла служанка, и мы вошли. Представившись и назвавшись другом моего отца, он передал меня с рук на руки оторопевшей служанке Чизторнов. Перед уходом он незаметно подмигнул мне, и, проходя мимо, слегка склонил ко мне голову:

– Разрешите мне увидеть Вас снова?

Я смогла лишь судорожно кивнуть, и даже не была уверена, заметил ли он мой ответ.

Но он заметил и… К слову, наши отношения можно даже назвать романом. Блэкстон присылал мне записки, писал письма полные скрытого огня, мы вместе ходили в библиотеку и на самые непопулярные выставки, чтобы никто не мог видеть нас вдвоем. Пару раз он водил меня в кафе есть сладости и пить чай. Этот мужчина был женат и возможно именно поэтому был сдержан до невозможности. И все же не отступал ни на шаг.

Иногда я представляла на его месте Дика. Но все было совершенно по-другому. Я не горела лихорадочным огнем влюбленности, да и Блэкстон вовсе не был таким же подкупающим как Дик. Но чем больше я сравнивала двух мужчин, тем чаще вспоминала слова Ноэль о том, что Дик не планировал женитьбу. Да, я была для него приключением, подобно Африке, да, вероятно он был влюблен, но не настолько, чтобы посвятить этому жизнь. А что до Блэкстона…

Блэкстону было 29 лет, он был младшим сыном герцога, у него также была младшая сестра и старший брат, который не имел наследников и после упомянутого ранения считался не способным к зачатию. Таким образом, после смерти отца и брата Блэкстон будет герцогом. А это, знаете ли, уже самый высший свет, аристократичнее не придумаешь. И меня это пугало. Впрочем, не только это.

Меня пугала я сама. Я не понимала, почему позволяю женатому мужчине совершенно не моего круга ухаживать за собой. Не понимала, что так тянет меня к нему, причину этой глубокой привязанности. Я просто была с ним, и это было самое правильное в моей жизни. Однако я скрывала свои отношения от родителей. Мы с Джоном виделись 2-3 раза в месяц, ни разу даже не целовались, лишь несколько раз держались за руки, но и это представлялось мне чем-то слишком чувственным и достойным порицания.

Тем не менее, Ноэль была совсем другого мнения. Она видела нас вместе пару раз, я сама просила ее об этом, чтобы она могла составить о нем свое личное мнение. Ноэль считала, что Блэкстон чересчур приличный, и просто боится меня спугнуть напором. Что, несомненно, он глубоко влюблен, и это заметно невооруженным взглядом.

– Как сказала бы мадам Жу, – уверяла меня Ноэль, – он так сильно желает затащить тебя в постель, что готов побыть ослом.

Это и радовало меня, и пугало еще больше. Я продолжаю общение с ним, но готова ли я вступить с ним в интимную связь? Что вообще мне нужно от него? Я люблю его? Вопросов было много, а ответов мало. Так мы и встречались с ним до середины июля, пока он вдруг не пригласил меня на загородную прогулку. Я сказала маме, которая тогда болела затянувшимся гриппом, что поеду с Ноэль и старшими детьми миссис Стоунворк и вернусь ближе к вечеру. В 10 утра мы с Ноэль встретились у библиотеки, и она проводила меня до самой окраины парка, где Блэкстон уже ждал меня в закрытом экипаже без знаков отличия. Итак, я решилась на самое легкомысленное приключение в своей жизни.

Через полтора часа пути в полнейшей тишине мы остановились в тихом местечке среди дубов, рядом с небольшой речушкой. Слуги расстелили для нас плед для пикника, разложили еду, лимонад и вино, мягкие вышитые подушки, а затем отъехали от нас на приличное расстояние, так чтобы мы остались совершенно одни. Джон заметно волновался. Он то ходил вокруг пледа, то подходил к кромке воды, то возвращался и садился к еде. Я же села на краешек расстеленного пледа и вертела в руках прелестную подушку, вышитую мелким бисером. Наконец, он в глубоком волнении, сел возле меня и взял мои руки в свои.

– Ли, мне уже давно стоит с Вами серьезно поговорить, но я боюсь, что Вы неправильно поймете меня и прогоните прочь, а я не представляю, как смог бы жить, не видя Вас, не слыша Вашего голоса, – Блэкстон впервые был так откровенен в своих чувствах, и его переживания, наконец, передались и мне.

– Джон, мы с Вами давно знакомы, мне казалось, что мы добрые друзья. Уверяю, чтобы Вы ни сказали, я не прогоню Вас, – ответила я, сжав его руки.

– Я долго думал, Ли, пытался найти выход, но ничего не получается, – он судорожно вздохнул. – Я женат, и мне нечего предложить Вам, кроме своей любви. А я безумно, безумно люблю Вас, Ли!

Его лицо даже исказилось от этих слов, и страдание отразилось в глазах. Блэкстон всегда был для меня сущим реализмом, простым, настоящим, и такой бури эмоций я совершенно не ожидала в нем найти. Это поразило меня, и в то же мгновение я поняла, почему все это время с ним встречалась. Я знала, я давным-давно знала, что он меня любит, что его чувство сильное, горячее, истовое и не имеет ни намека на выдумку. Но это знание было слишком глубоко внутри меня. А самое главное я тоже любила его, без горячности, без трепета, без сомнительных душевных порывов. Простая человечная любовь, абсолютная, как непреложная истина. Когда-то давно я была очарована Диком, но мы играли в игру, надев карнавальные маски. С Блэкстоном я всегда была самой собой. Я всегда была с ним настоящей.

– Я тоже люблю Вас, Джон, – ответила я, высвободив свои руки и сцепив их в замок. Я взглянула снизу-вверх в его полные нежности глаза, и он порывисто обнял меня.

Блэкстон прижимал меня к себе, и время вновь остановилось, как тогда на площади. Но потом волна страсти прошлась по нашим телам, и он вдруг начал безудержно меня целовать. Его поцелуи были горячими, властными, полными огня, которого в нем невозможно было угадать. Его руки – сильные, крепкие – блуждали по моему телу, вызывая истому, угрожая смять мое вялое сопротивление. Блэкстон уложил меня на плед, лихорадочно лаская мое тело. Но вдруг также резко он остановился и отодвинулся от меня, словно ошпаренный.

– Простите, – проговорил он ошарашено, пытаясь восстановить сбитое дыхание. – Мне стоило держать себя в руках. Я никогда еще не испытывал подобных чувств к кому бы то ни было, Ли. Я понимаю, что не имею права предлагать Вам, но все же… – он глубоко вздохнул и проникновенно посмотрел в мои глаза. – Ли, Вы согласитесь стать моей возлюбленной, моей любовницей? Обещаю, что Вы ни в чем и никогда не будете нуждаться, что мы будем жить так же, как могли бы жить супруги, уедем из Лондона, обустроим собственный дом, я обеспечу всех детей, которых Вы, возможно, захотите мне родить. Представьте, что я вовсе не лорд Джон Блэкстон, а, допустим, мистер Джон Грант и прошу Вашей руки… Вы согласны стать миссис Грант? Ли Грант?