Мэрлин
Казалось, она облегченно выдохнула, но потом осознание того, что я именно та, кого она искала, словно вывернуло ее наизнанку. В уголках ее глаз сверкнули слезы. Однако леди Джон сумела справиться с собой.
– Полагаю, Вы близко знакомы с моим супругом, – проговорила она ровным голосом.
– Вполне вероятно, – ответила я. И снова повисло молчание. Мы разглядывали друг друга, и каждая пыталась понять смысл этой встречи. Я смотрела на женщину, шагнувшую из воображения в реальность, и как прежде не чувствовала в ней соперницу. Да, она стояла в моем доме, но места в моем мире для нее не было.
– Зачем Вы пришли? – спросила я напрямик. Одному Богу известно, знала ли она сама истинный ответ на этот вопрос.
– Хотела посмотреть на Вас, – сказала она, и в ее голосе прозвучали неловкие нотки вызова.
– Должна ли я представиться?
– О, нет, я навела справки. Иначе я не смогла бы Вас найти, – ответила леди Джон.
А после короткой паузы продолжила:
– Вы красивая.
– Обвинение? Но благодарю, Вы тоже.
Мне хотелось, чтобы она ушла. Она считала своим правом обвинить меня в любви. Обвинить в красоте и приближающемся материнстве. И в том, что я это я – и этого оказалось достаточно, чтобы мужчина полюбил меня всем сердцем. Так, как не смог полюбить ее.
– Когда я узнала, что мой муж живет с другой женщиной, я не поверила. Сказать по правде мы и раньше редко ночевали под одной крышей, я живу в доме герцога и герцогини, а Джон чаще ночует у брата, – она нервно рассмеялась. – Вы знали, что я много лет пыталась подарить ему сына?
– Нет, мне это не известно, – соврала я и почувствовала огромную бездну между нами. Мое собственное спокойствие начинало меня пугать.
– Я старалась долгие годы. Врачи разводят руками, а один так и вообще заявил, что мои внутренние органы перекручены, и из-за этого я не могу иметь детей.
Перекручивание матки? Интересно, мой отец мог поставить подобный диагноз? Хотя какая разница.
– Зачем Вы все это мне рассказываете?
– Я не знаю, – ответила она и очень элегантно села на краешек дивана. – Я думала проклинать Вас, оскорблять или умолять оставить моего мужа в покое, но увидев Вас, поняла, что все это пустое.
– Почему же?
– Чтобы я Вам ни сказала, Вы не отступитесь, – женщина тяжело выдохнула, нервно сцепила руки и пристально посмотрела мне в глаза. – Я вижу в Вас то же, что замечаю иногда в супруге. Огонь, яркая настоящая жизнь и какая-то удивительная глубинная мудрость. Кажется, вот мы знакомы столько лет, и он такой же молодой джентльмен, как и другие в его возрасте, вот он воюет с отцом из-за политики, вот ест свой любимый суп, смеется или гневается… Но вдруг в его взгляде появляется что-то такое пугающее, словно он прожил не одну эту жизнь, а сотни. Словно он и не здесь вовсе. Словно он не частица огромного мира, а мир – это он и есть, и все вокруг появляется лишь потому, что он этого пожелал.
– И Вы думаете, что я такая же?
– О, возможно, я ошибаюсь, – с грустью усмехнулась леди Джон. – Но все же предпочитаю верить, что Вы его Великая Любовь. Что он плюнул в лицо своей семье не ради глупой прихоти.
А потом она встала, и я поняла, что все закончилось. Мне все же было не ясно, зачем она приходила и чего хотела достичь, но я явно ощутила сильнейшее напряжение внутри своего тела.
– Питтс, прошу Вас, проводите Леди Джон, – позвала я Саймона.
Молча она натянула свои перчатки и поправила шляпку, а потом, уже стоя на пороге, сказала:
– Чтобы Вы знали. Джон серьезно повздорил с отцом, и герцог выгнал его из дома. Причина скорее всего не в Вас, а в их диаметрально противоположных взглядах на политику, но и Вашу персону вниманием не обделили. Я же скоро уезжаю путешествовать на континент, так что вы получите всю свободу действий. Желаю удачи, мисс Уороби.
– Благодарю, леди Джон. И Вам.
Как только дверь за ней закрылась, я сползла по стене в полном бессилии. Питтс со всей осторожностью приподнял меня и отвел в спальню, куда тут же прибежала Лили. Они с миссис Ходжес сразу начали хлопотать вокруг меня, тут же была вызвана кухарка, которой велели приготовить крепкий бульон. Впрочем, я не сопротивлялась. Я чувствовала себя опустошенной и измученной, как выжатый лимон. Признаться, я очень испугалась леди Джон. Точнее я испугалась не реальную женщину, пришедшую в мой дом, а всех своих мыслей, ожиданий и фантазий о том, какой она должна быть. А воображение все подкидывало и подкидывало устрашающих картинок, из которых в итоге получился целый ворох разных вариантов, как я должна была себя вести, как и что должна была говорить.
Я лежала в постели и среди прочего думала о том, как странно устроена жизнь. Сколько всего в нашей жизни мы придумали как правильное и не правильное, как хорошее и плохое, черное и белое. Вот леди Джон, правильная и хорошая. И вот я. По определению плохая, грешная, неправильная, за гранью благопристойности и всех возможных приличий. Но Джон Блэкстон вопреки всему здравому смыслу счастлив со мной!
К тому времени как он пришел, я так и не решила, рассказывать ему о визите его жены или нет. Впрочем, решать мне не пришлось – Питтс выложил все Джону, едва тот вступил на порог. Судя по тому, как Блэкстон отчитывал бедолагу, он был крайне зол и рассержен. Но в мою комнату вошел тот мужчина, которого я знала – глубокий, чуткий и понимающий то, что другие даже не замечали.
– Как ты, любимая? – спросил он, вставая на колени возле моей кровати.
– Совсем без сил, – ответила я тихо и взяла его за руку. – Кажется, я становлюсь слишком нервной особой.
– Не шути так, прошу тебя. Прости за то, что она приходила.
– Твоя жена сказала, что уезжает и что ты поругался из-за меня с отцом.
– Все совсем не так, дорогая, – проговорил Блэкстон, переплетая свои пальцы с моими и целуя мою ладонь. – Точнее Розалин действительно уезжает, а вот с герцогом я повздорил вовсе не из-за тебя. На самом деле отец вообще любит скандалить, и в этот раз объектом его злости оказались мы с братом. Джозефу он обещал отречься от него и лишить наследства, а меня просто выгнал из дома.
– Но почему, Джон?
– У нас с братом непозволительные взгляды на жизнь, мир и политику. Во-первых, мы поддерживаем либералов, но что еще хуже, всячески способствуем продвижению социальных реформ. А во-вторых, и я, и брат вложили большую часть собственного капитала в американское производство, вместо того, чтобы инвестировать герцогские земли. Не забивай голову, он не слышит нас, а мы не понимаем его. Вот и все. К тебе это не имеет никакого отношения. С Питтсом я поговорю, чтобы в будущем был начеку и не беспокоил тебя по пустякам.
А потом Блэкстон лег рядом со мной на кровать, и, согревшись теплом его тела, я расслабилась и уснула.
Наша жизнь снова стала только нашей.
Герцог Лэндайр
В начале июня родился наш сын Шон Леонард Уороби, серьезный и вдумчивый, словно вся правда жизни уже была ему известна. Рожала я у себя дома, в присутствии отца, его знакомой молодой акушерки и, конечно, Блэкстона, который потом еще несколько дней ходил в счастливом отупении и не выказывал признаков разумности.
Роды были долгими, но в целом все прошло хорошо, и я, и малыш, чувствовали себя прекрасно. Блэкстон нанял няню миссис Ричард, самую благожелательную старушку, которую только можно представить! Вскоре мы все стали звать ее не иначе как Грэнни. Когда улеглась шумиха, и вернулся наш обычный распорядок, меня навестила Ноэль.
О, после моего переезда в Ричмонд мы с ней виделись всего дважды – на Рождественские праздники и перед похоронами матери. Зато мы писали друг другу письма и оставались подругами несмотря ни на что.
Ноэль стала еще красивее, а ее природное спокойствие стало перерастать в элегантность. И с чего я решила, что она превратится в вульгарную шумную девицу, гогочущую и льстящуюся к любому мужчине? Даже забавно.
Я лежала на своей постели вместе с Шоном, который мирно посапывал, а Ноэль расположилась в кресле напротив, млея от моего дома.
– Мне немного неловко, что я пришла к тебе, – произнесла она.
– Не бойся, дорогая, Питтс в курсе всех моих тайн и предпринял необходимые меры предосторожности, чтобы ни ты, ни мы не попали в неловкое положение.
– Да, этот парень показался мне весьма полезным, – улыбнулась она.
– О да, он настоящий клад! Если бы в свое время я встретила его, а не Блэкстона, может я даже вышла бы за него замуж!
Мы рассмеялись.
– О, нет, – сквозь смех продолжила Ноэль, – ни за что не могу представить тебя ни с кем, кроме Блэкстона. Даже удивительно, как он раскрылся за последний год. Честно говоря, поначалу меня беспокоила его сдержанность.
– Знаешь, мы уже поговорили о Шоне, о Блэкстоне, сто раз поговорили обо мне… Ноэль, дорогая, давай поговорим о тебе! Я вижу, тебя что-то беспокоит.
– Я ушла от мадам Жу, – сказала она бесцветным голосом.
– О! Почему? Все-таки Холлард осмелился?
– Да. Его повысили. Уайт Стар набирает обороты, и его работа в Лондоне очень ценится. Жену он, разумеется, не бросит и приходить будет не чаще, чем сейчас. Но зато он может снять мне жилье.
– Мне кажется, это в любом случае лучше, чем работать у мадам. Она прелесть, но тут ты будешь сама себе хозяйка.
– Да, но вообще-то я переживаю не об этом. Я часто думаю о Джимми, и о том, как редко я его навещала. Он единственный, кто связывал меня с прошлым, а меня даже не было рядом, когда он умер.
– О, милая! – жестом я позвала Ноэль к себе, она легла рядом, и я крепко сжала ее замерзшую руку. Мы долго лежали рядом, слушая тихое дыхание Шона, и просто молчали.
– А еще Коупленд устроил мне прослушивание, как и обещал.
– В качестве прощального подарка?
– Да, – кивнула Ноэль. – Настоящим прослушиванием это, конечно, не назовешь, у них новая постановка и все, на что я могу рассчитывать это роль одной из пастушек.
– По-моему это не важно. Главное, что ты попробуешь. Это так интересно. А что Холлард по этому поводу думает?
– Не знаю, я пока не рассказала ему. Да и не хочу, если быть честной.
– Но ведь придется?
– Согласна, Ли, – Ноэль тяжело вздохнула.
– Он тебе нравится?
– Холлард? С ним спокойно, он как отец, и по возрасту, и по поведению. Вся эта история с Холлардом… мне бы радоваться, что все так получилось, и что больше не будет этих бесконечных мужчин, но я совершенно ничего не чувствую.
– А чего бы ты хотела?
– Чувствовать, – улыбнулась она. – Наверно. Не знаю. В детстве я как-то была на почте. И там лежали конверты в пачках… Какая красота, Ли! Они мне снились наверно год после этого. Конверты, бумага для письма с завитушкой внизу, а еще открытки… Ужасно, но у меня к открыткам больше чувств, нежели к Холларду или какому-либо другому мужчине.
– Может в твоей жизни просто слишком мало открыток?
Ноэль рассмеялась звонким колокольчиком.
– Очень похоже на истину, Ли. Но пока я просто принимаю то, что происходит в моей жизни и как. Ты кстати, тоже так делаешь.
– Я знаю еще одну женщину, которая так или иначе приняла все, что с ней случилось.
– Ты о жене Блэкстона?
– Да. Она ведь и вправду уехала. Я писала тебе об этом.
– Да, помню, дорогая.
– Но я все равно часто о ней вспоминаю.
– И по какой же причине ты постоянно терзаешь ее своими мыслями?
– Я никого не терзаю, – с улыбкой отмахнулась я. – Если бы ты слышала, как хорошо звучала ее речь! С Блэкстоном я не чувствую, что говорю, как простолюдинка. А вот с ней… Если короче, то я решила нанять гувернантку.
– Мне кажется, малышу Шону еще рановато заниматься уроками. Грэнни вполне справляется.
– Не для Шона. Я хочу учиться сама. Раньше мы с тобой постоянно встречались в библиотеке. А здесь я только и занимаюсь, что вышивкой да чаепитием в саду.
– Быть умной вредно, Ли. Перестанешь быть счастливой.
– Согласна, – засмеялась я. – И все же, я попробую. Блэкстон очень образован и постоянно развивается, мой отец делает так же. Ему к 70ти, а он все еще ходит на лекции. Это восхищает меня в них, я тоже так хочу. Ну пусть не именно так, – проговорила я, заметив, как Ноэль скептически подняла бровь. – Я хочу как-то по-другому. Но я обязательно продолжу свое образование.
Счастливое время, наполненное любовью, радостью, нежностью. С рождением Шона мы стали очень близки с отцом, теперь не только я навещала его, но и он частенько приезжал ко мне. Он играл с внуком, а потом мы гуляли в ботанических садах, пили чай на террасе, читали или вместе разбирали его многочисленные записи.
Ноэль, у которой появилось гораздо больше времени и средств, тоже чаще стала навещать меня. С течением времени ее прошлое покрывалось пылью, а в остальном мы были на одной ступеньке социальной лестницы. В актерском деле у нее ничего не вышло, зато режиссер взял ее к себе в помощницы. Вновь наша дружба стала увлекательным приключением, с оттенком дерзости и юношеского озорства. Особенно после того, как Блэкстон подарил мне велосипед, и мы с Ноэль стали выезжать на велопрогулки.
Лили и Робби заметно воспряли духом. Если раньше Лили старательно прятала глаза от любого встречного человека, а сама была словно затравленный зверек, то сейчас она с удовольствием выходила за покупками, подставляя лицо игривым солнечным лучам, и даже напевала время от времени, когда делала уборку. А Робби везде следовал за ней и был абсолютно счастлив. Все, что ему требовалось в жизни – это находиться возле матери, а еще лучше и вовсе у нее на руках. Глядя на него, я понимала, как страдал в детстве Блэкстон, лишенный теплоты родительских прикосновений.
Что же до нас с Джоном… Мы купались в своей любви и счастье. И я не знаю, как полнее описать наши отношения. Разумеется, у нас бывали и ссоры, и споры, и вынужденные разлуки, и усталость, но никогда не было такого, чтобы мы не понимали друг друга. Иногда, беседуя с другими людьми, я ловила себя на мысли, что мы говорим на разных языках, и что обсуждая один и тот же предмет, видим вде абсолютно разные вещи. Так вот с Блэкстоном у меня не бывало таких ощущений. Даже если мы не сходились во мнениях, то лишь потому, что смотрели с разных сторон. Но на одно и то же. А еще… иногда он так целовал меня… Словно видел впервые, и в то же время словно мы пробыли вместе не одну тысячу лет. Глубоко, ясно, страстно… Такой я и знала любовь, и ничего другого не желала.
В 1902 году леди Джон вернулась в Лондон и стала жить вместе с герцогом и герцогиней. Сестра Блэкстона, потерявшая мужа в войне с бурами, также переселилась к ним. В отношениях с отцом у Блэкстона все еще было очень сложно, и встречались они исключительно на официальных мероприятиях или тогда, когда избежать встречи не представлялось возможным.
В 1904 году, в начале февраля родился наш второй сын Джеймс Александр Уороби, которого все звали Джемми, озорной и смешливый, легкий, как солнечный лучик. В том же году Блэкстон купил свой первый автомобиль. Восхитительное приключение! На день рождения Джон подарил мне новый граммофон, и в нашем доме музыка стала играть даже просто днем, а не только по праздникам.
Но уже в следующем году жизнь перестала казаться такой радужной. Игнорировать и дальше события, происходившие в стране и мире, было невозможно. Политическая ситуация накалялась. Мир бурлил, и Англия не желала отставать. С начала революции в России, рабочие классы действительно стали объединяться повсеместно, и все социалистические настроения враз потеряли свою иллюзорность. Все боролись. Боролись и пытались хоть как-то себя определить. Люди больше не хотели быть просто людьми, они стремились стать кем-то. Суфражистки и феминистки, социалисты, лейбористы, либералы и консерваторы, рабочие, профсоюзы, промышленники, коммивояжеры, журналисты, художники, актрисы и модели… круговерть статусов, диагнозов, определений… Люди учились быть людьми, жить, начиная с себя, и жить быстро, ярко и даже яростно.
И наш уютный мир, словно вырванный из всеобщего безумия идей, с удивлением вглядывался в происходящее.
В июле 1905, в возрасте 70 лет от сердечного приступа умер мой отец. Обоих родителей я провожала в последний путь беременной – за неделю до смерти папы я поняла, что снова жду ребенка. Как и после потери мамы, Блэкстон подставил плечо. Он просто был рядом. Мы снова часами сидели в его кресле у камина, который специально разжигал для нас Питтс. Мы снова молчали вместе, а он все гладил и гладил меня – по волосам, по плечам, по исхудавшим рукам. Мое горе было молчаливое, густое и колющее. Я раскачивалась словно на качелях от слез по ушедшим родителям к острому ощущению всепоглощающей любви Блэкстона, в которой я спасалась и исцелялась. Я всегда думала, что все проходит, что время истирает любые чувства. Но к счастью, любовь между нами не угасала ни на секунду, не теряла ни единого оттенка и была все такой же глубокой, словно начиналась не в сердце, а в иных мирах и иных жизнях.
Эванджелин Карен Уороби также, как и старший брат, родилась в начале февраля всего через 3 дня после его второго дня рождения, маленькая и хрупкая, волшебная девочка, согревшая наши сердца. Любимым развлечением для меня и Блэкстона стало валяние на кровати вместе с детьми. Все, как я мечтала, впервые увидев дом, но только на пятерых. Мы ели, спали, играли, смеялись, отдыхали, баловались – и все это в пределах кроватной площади.
И все же малышке Эве досталось меньше всего отеческой любви и ласки. Потому что уже в апреле 1906 года для нас начался ад.
Как выяснилось позже, 14-летняя помощница кухарки в герцогском доме ненароком попила воды, зачерпнув ее ладошкой, из той миски, где мыла фрукты для десерта. Девочка на тот момент уже была больна, хоть и не знала об этом. Так от брюшного тифа скончалась сестра Блэкстона, леди Джон, а за ней и сам герцог.
Герцогиня избежала болезни, поскольку предпочла пудинг.
Семья была в ужасе. Брат Блэкстона, ставший герцогом при таких печальных обстоятельствах поседел за то время, что готовились похороны. Но все стало еще хуже, когда было оглашено завещание почившего герцога Лэндайра.
– Старый дурак заложил все, что мог! Он распродал всю городскую недвижимость и вложил в землю, которую заложил дважды! А, впрочем, он заложил дважды и свой городской дом! – в гневе кричал Джон, в сердцах опрокинув вазу. Осколки стекла разлетелись по полу и засверкали холодными искрами. Блэкстон в полном отчаянии метался по гостиной, словно раненный зверь. – Понимаешь, Ли! У нас больше ничего нет!
– Да в чем же дело? Я не понимаю, Джон! – вскричала я.
– Я даже не знаю, как я смогу тебе это сказать! – Блэкстон сел и закрыл лицо руками. Потом нервно провел ими по волосам, взъерошив их. – Я в аду.
Если кратко, семья Джона практически была разорена. В то время, когда другие аристократы вкладывали свои сбережения в строительство и покупку городской недвижимости, герцог Лэндайр продавал все свои активы в городе и вкладывал их в землю, что оказалось, мягко скажем, не очень разумно. Сельское хозяйство в его имениях велось крайне консервативно, промышленные предприятия практически не развивались, и в итоге большая часть земель была продана, а наследные заложены и перезаложены. То же касалось и их городского особняка. Братья не были в курсе дел своего отца, поскольку тот запретил своим служащим разглашать положение дел. А так как между герцогом и его сыновьями был конфликт на политической основе, то и после его смерти узнать истинное положение дел было серьезной задачей, сродни настоящему детективу.
– Джозеф, конечно, все выяснил. Когда я сегодня уезжал от него, он решил напиться до бесчувствия. Ничего кроме долгов и ненужного ему титула он не получил.
– Это все очень печально, дорогой.
– Подожди нас жалеть, любимая. Скоро ты меня возненавидишь.
– Почему?
– Чтобы раздать долги отца, выкупить его залоговые обязательства и сохранить дом нам с братом пришлось потратить все собственные средства, но даже этого оказалось ничтожно мало, а кредиторы все стучат и стучат в наши двери. Мы можем потерять родовое имение в самое ближайшее время.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила я, почувствовав, что его мир разрушен, и вот-вот рухнет и мой. Предчувствие страшной потери сотрясло мою душу.
– У меня нет денег платить за этот дом, Ли. И я не смогу выплатить тебе твои 800 фунтов, которые я обязался платить по договору с твоим отцом. Более того, скоро я уеду в Новый Свет, чтобы попытаться вывести хотя бы часть своего капитала.
– Почему ты не можешь сделать это отсюда? – мой голос стал жестким. Я словно сторонний наблюдатель, вглядывалась в постаревшее на сотни лет лицо Блэкстона, слишком серьезное, слишком суровое, чтобы не быть искренним.
– Я считал, что я богатый человек, милая. Я вложился в новые и очень крупные предприятия. Да, они принесут свою прибыль, но, к сожалению, на это потребуется время. Сейчас, все что у меня есть – это 180 фунтов, которые я отдам тебе.
– Почему твой брат не может дать тебе денег?
– Потому что у него их еще меньше, чем у меня. Его личные финансы – это два корабля, которые сейчас находятся у берегов Индии, а все остальные были связаны с активами отца. Чертовы «друзья» отца требуют у нас оплаты всех его личных долгов – мстят нам за поддержку либералов и разрыв с отцом. Старые напыщенные индюки! Считают, что делают отцу одолжение, воспитывая нас и наказывая деньгами. Жмут. Прижимают банкиров, чтобы отказывали нам в помощи, ни отсрочек, ни уступок, ничего! Мы банкроты, Ли.
– Но должен же быть какой-то выход, – вскричала я, и в волнении заметалась по комнате, как и Блэкстон несколько минут назад. – Что-то же можно сделать?
– Да, Ли. Можно.
– Ну так сделай! Ты все можешь! Ты самый невероятный человек во всей Великобритании, уж у тебя-то точно все получится!
– О, Ли!
Блэкстон вскочил и встал напротив меня. Мы замерли на мгновение – мгновение отчаяния и глубокой близости. А потом он все это уничтожил:
– Единственный выход – это жениться на деньгах, Ли. И Джозеф уже подыскивает нам обоим богатых невест.
Мисс Холловей
По правде сказать, к тому моменту я даже не успела осознать, что раз жена Блэкстона мертва, то он свободен и может жениться на ком-то другом. Поэтому предложения руки и сердца я не ожидала. Но и никак не могла предположить, что Джон может вступить в брак с кем-то еще.
После того разговора, раздавленный и злой, Блэкстон ушел. Через неделю он вернулся, еще более осунувшийся, еще более злой, еще более страдающий. Он отдал последние распоряжения Питтсу, передал мне 250 фунтов (как оказалось позднее, он продал платья жены), сердечно попрощался с детьми и обещал привезти им из штатов самых лучших игрушек. Джемми, а уж тем более Эва, мало что поняли, но вот Шон огорчился до глубины души, и я была благодарна Блэкстону, что он внимательно отнесся к переживаниям старшего сына, поддержал его и очень тепло поговорил. Как мог, он объяснил детям, куда и зачем уезжает, и что не знает, когда вернется. Впрочем, о намерении жениться на другой женщине он умолчал.
Итак, через несколько дней активного самокопания, депрессивного психоза и слез, я взяла себя в руки и собрала всех своих слуг в гостиной. Теперь, когда Блэкстон ушел, я была совершенно одна в этом мире. Пустота была внутри меня и грозила захватить весь мир.
Кратко я изложила собравшимся суть дела. Постепенно понимание вгрызалось в их сознание и лица мрачнели. Питтс, конечно, был в курсе всего, и его отчаяние было так же велико, как и мое. Мать-одиночка троих незаконнорожденных детей практически без средств к существованию.
– Дорогие мои, я знаю, что не всегда была хорошей хозяйкой, но старалась горячо любить вас и заботиться о каждом, – с грустью говорила я. – Если у вас есть возможность найти другое место – сделайте это как можно скорее. Я постараюсь выплатить вам все, что должна к этому моменту, но на выходное пособие для всех вас у меня не хватит средств. Содержать этот прекрасный дом слишком дорогое удовольствие и каждый день здесь съедает мои оставшиеся деньги неумолимо и безвозвратно.
Кухарка ушла на следующий день, через два дня ушла посудомойка вместе со своим братом. Им я смогла выплатить зарплату и дать денег на первое время. Пришлось уволить гувернантку и отказаться от услуг мужчины-учителя, который занимался с Шоном дважды в неделю весь прошлый год. Миссис Ходжес также нашла себе место в течение первой недели моего кошмара. Хуже всего было Грэнни, поскольку из-за возраста пристроить ее практически не представлялось возможным, и она осталась с нами. За крышу над головой и еду. Питтс, Лили и Робби, конечно тоже остались. Им некуда было идти. Лили сокрушенно рыдала. Уж она как никто понимала, в каком положении мы оказались.
Когда все, кто мог, ушли, мы снова собрались все вместе. Я, Питтс, Лили и Грэнни. Мы сидели вчетвером, пили чай и дивились его волшебному теплу и аромату ушедшего спокойствия. Было принято решение продать все более-менее ценные вещи, распродать мебель и украшения.