Ремарки

КАРТЫ

Я в прихожей снимаю шпильки,

за бретельки спускаю платье,

из волос вынимаю шпильки –

долгожданное это счастье!

С настроенья срываю маску –

госпожа «Надоело», властвуй!

С губ стираю салфеткой краску.

Отражение верно. Здравствуй.

Мир безликий похож на карты –

я червонная нынче дама.

Позвонишь беспокойно: «Как ты?».

«Безнадежно взрослею, мама».

/2013/

ПИТЕРСКОЕ

Я помню всё…/ исписаны листы

под сгорбленной спиной старинной арки,

косые искры, бьющие из выси на зонты,

на улиц мокрые холсты/ – ремарки.

И между строк – зиянье тишины,

как между недозволенным и диким,

изгиб покорно выгнутой спины,

и упоенье городом безликим…

Волос твоих медовые огни

под серой тушью неба на контрасте…

Мой сын, рожденный в ледяные дни,

такой же дерзко вылепленной масти.

И после слов, молча до хрипоты,

в сияньи, словно Питер после ливня…

без масок, не стесняясь наготы,

рефрен качается над белой ночью: «дивно…!»

Я помню всё – я вечно влюблена

во все страницы жизни, как в картины,

в кофейный запах города, в дома…

и после каждой сцены выдох:

«сильно…».

/2017/

КЛЕТКА

Губы твои что-то говорят –

мысли мои пьяно умирают,

ты надел /поэтому ты – гад/

брюки, что тебя так облегают.

Столик наш в распахнутом углу

ножками, как девушка, изогнут,

ворот у рубашки /не могу/

у тебя безжалостно расстёгнут.

В окна бьет в конвульсиях весна.

Ливень. Потому с утра мне душно.

Истина, как завтра, не ясна.

Просто замолчи и молча слушай:

Там, на окрылённой высоте,

там, где крыша кажется монеткой,

может быть, уверимся в мечте,

в том, что жизнь была всего лишь клеткой.

/2013/

КОГДА ЧИТАЕШЬ ВЛЮБЛЕННО ПРУСТА

Когда читаешь влюбленно Пруста,

и ручку держат сигарой зубы,

вдруг замечаешь, что дождь – искусство,

оконной рамой зажатый грубо.

И под зонтами безликой массой

плывут на нерест смешные люди,

и кто-то сверху глядит с гримасой:

никто не помнит о буднем чуде…

И ты читаешь влюбленно Пруста,

и веришь больше в благословенье…

Ломая пальцы свои до хруста,

отложишь счастье

на воскресенье.

/2017/

ДЕТОЧКА

Ты всегда говоришь:

«Деточка…»,

не играя своим

голосом.

на носочках моих –

сеточка,

а на брюках твоих –

полосы.

Ты гордишься своим

опытом,

ну а мне не велит

молодость.

И во взгляде сквозит:

«Что потом?».

Мне понятна твоя

холодность.

Запотело окно

теплое,

я на нем нарисую

веточку,

шоколадку твою

слопаю –

не за зря же тебе

«деточка».

…Снегопад за окном

кружится,

воротник поднят твой.

Надо же:

силуэт твой, дома,

улица…

«Не бывает чудес» –

скажешь же…!

/2013/

АКТЫ

Как положено званиям, грантам,

как предписано рамками светскими,

обсуждай с ним размеренно Канта,

аргументами брызгая детскими.

Нос пусть смотрится гордо и тонко,

скулам следует сладиться с бликами,

и смеяться желательно звонко,

и носочкам на шпильках быть гибкими.

Улыбайся же, девочка, мило

и головку склоняй чуть наигранно –

он не вспомнит, как всё это было,

если партия будет проиграна.

Пополам загибаться от боли

будешь дома – комедия требует

соответствия принятой роли.

И сейчас:

– Продолжение следует!

Танец!

Ответвленных теней мракобесье

на стене умножает сечения.

А над ним… не огонь и бесчестье,

а над ним… золотое свечение.

Хватит!

Как положено званиям, грантам

он проводит тебя до парадного

и, как следует истинным франтам,

снизит тон до прилично-прохладного.

Смейся, детка, спектакль не окончен –

за антрактом последует действие.

Мастерство убивают все. Кто – чем.

Он – надеждой на акты и следствия.

Занавес!

/2013/

ИЛЛЮЗИЯ

Снег кружится тихо…невозможно…

Между нами всё ведь понарошку.

Я уйду неслышно, осторожно,

как уходит сказочная кошка.

Если ты успеешь – без сомненья –

за руку поймаешь тонкий призрак

моего к тебе прикосновенья.

И в сияньи льда – волшебный признак:

Если верить в ложь – она… возможна.

Как сплетенье всех моих иллюзий,

снег на землю сыплет мелкой пылью,

мы в нем таем вместе, без аллюзий,

становясь как в книге зимней былью.

Всё летит за снежной круговертью…

Я люблю до одури безбожно,

между нами, будто перед смертью,

ложь мерцает, словно всё…

возможно.

/2020/

ЛИРИЧЕСКАЯ БАСНЯ

Был день, склоненный как фонарь:

тоска бывает невесома,

как будто призрачный звонарь

всю душу тянет до излома…

Не так!

День был в привычном амплуа:

в широкополой серой шляпке,

под тонкой кистью Бенуа,

меняя лица, как перчатки…

Не так!

День был заварен, словно чай

в уютной и любимой кружке,

и растворялась в нем печаль,

пар превращая в завитушки…

Не так!

Был день… и таял без следа

сквозь тучи свет благословенья…

___________

Зависит счастье, господа,

от точки зренья.

/2017/

ПРОВИНЦИАЛЬНАЯ ХУДОЖНИЦА

Разложены полотна. Взмах руки –

и пыль взлетает, серебрясь под светом…

Кружавчатый рукавчик, каблуки…

Так мило во всё лучшее одета.

А гости из столицы холодны,

так снисходительны к ее наброскам.

А в голове: «Вы, кажется, больны

не мной… на крышах очень скользко…».

И голуби взмывают над окном…

Здесь главное: не быть излишне пылкой,

когда он смотрит, не сменяя тон,

на завиток у шеи ее с жилкой.

И кажутся наивными мечты

в провинциальных стенах двухэтажек…

и тюль дрожит, как шлейф смешной фаты,

бросая тень на рой ее бумажек.

/ Разыгран фельетон без робких «ты»,

она была свежа, как утро,

и тонких рук сиянье наготы,

подернутое дымкой будто /

А в потолок глядела пастораль

с ее полотен безнадежно-грустно…

Всё кончится банальной фразой: «Жаль,

но нам пора, всё было очень вкусно».

/2017/

ОКНО

Квадрат отрешённого мира –

окно его желтое светит

невидимой точкой надира…

И он это всё не заметит:

Свет в доме с колонной ампира,

И в доме всё так же, как прежде:

и всё одиночество мира,

и черное в небе безбрежье…

И космос глядит из той бездны,

и падают звезды над крышей…

Ты – снежная, он – железный.

И ветер взвивается выше…

И всё ускользает, как фото

с засвеченного негатива,

и листья летят с эшафота –

и это жестоко-красиво.

И тени в окне – манекены –

скользят, как немые вопросы:

что дальше… за кадрами сцены?..

А дальше – осень.

/2017/

У ТЕБЯ НА КУХНЕ

У тебя на кухне всё ещё уютно:

белые гардины, невесомый тюль,

плюшевый зайчонок смотрит сонно-мутно,

как ласкает нежно занавес июль.

Предлагаешь чаю с месяцем лимона,

сахар серебрится снегом на кайме…

…А она умела страстностью Ньютона

силу притяженья измерять ко мне?

Я, конечно, знаю, что о ней не надо…

Романтичен вечер, отблески стекла…

Угасают в чае звезды рафинада,

и в окно влетает с тополей зола…

Мы с тобою двое в призрачном пространстве,

и не видим третий. Только обернись…

Этот дом остался в сказочном убранстве,

словно в нём навеки поселилась высь.

…У тебя на кухне всё ещё уютно:

на прихватках синих светлые цветы,

и, рассыпав солнце, греются как будто

на холодных стенах желтые коты.

…У тебя на кухне всё еще уютно…

/2013/

ПЕРЕД ПРЕМЬЕРОЙ

Мне стоит щелкнуть пальцами – и свет

в притихшем зале угасает постепенно,

и луч на сцене вырастает, как рассвет, –

и это чувство каждый раз благословенно.

Я лгу себе, сияет маска на лице –

так тонко скроена по моему размеру,

и голос шлейфом вдруг взвивается в фальцет,

и сверху вниз летит, преображаясь в веру.

Что если жизнь – разыгранный миракль

перед премьерой, что должна начаться завтра…

Но я стою в фойе, уже идет спектакль,

и в зеркале большом в глаза мне смотрит

автор.

/2019/

ВЫ ГОВОРИТЕ: ЧУДА НЕТ

Вы говорите: чуда нет.

Но свет в дожде, как из вуали,

и ваш сияет силуэт

по краю, словно нереален.

И тротуар, как эшафот –

смеяться! /даже если больно/

на ваши шутки без острот,

сживаясь с маленькою ролью.

И в ваших каменных глазах –

свистящий холод дивно-зимний,

который стынет в фонарях,

искрясь лучисто, словно иней.

И мир вокруг, как маскарад, –

программка, сжатая в ин-кварто,

и встреча с вами – наугад

с колоды сброшенная карта.

Вы говорите: чуда нет,

а я дышу почти без вдоха…

мгновенье льется, гаснет свет… –

и это больше,

чем эпоха.

/2019/

ОДИН

Устало смыкают глаза фонари

под небом рассветно-серым,

умеет дрожать еще там, внутри,

где сердце – струна – не вера.

И можно /так редко/ остаться собой,

вминая подошву в листья…

На вкус чуть горчит ее слово «герой»…

и чуть отдается высью…

Машины взлетают в ноябрьский сплин,

как дым… И туманна трасса…

И ты дегустируешь слово «один»,

как воду святого Спаса.

Устало смыкают глаза фонари

под небом рассветно-серым,

дрожит, как стекло, еще там, внутри,

где сердце, конечно, – вера.

/2017/

КУКЛОВОД

Винные губы на кипельно-белом,

черные дуги бровей –

маски в шкафу ужасают без тела!

В городе пляска теней.

Новое утро привычно откроет

занавес. Начатый акт!

Каждый спешит, проверяя раскрои.

Маска надета, как фрак.

Кто-то забыл, кто-то выбрал без краски,

кто-то свою роль сыграл, –

тех кукловод отрезает от связки –

в ящики – и в подвал.

Дети крадут у родителей лица.

Главное – выбранный такт:

если разрушить чужие границы,

слабый уйдет на антракт.

Звездная россыпь, чернильная пропасть…

/Грязь с декораций убрать!/

Тише, друзья, очень важно не хлопать,

если сумеешь солгать.

Люди смеются, игра бесподобна…

Тысячи ложных зеркал!

Только одни от эмоций свободны –

Сложенные в подвал.

…Я надеваю сегодня трефовый

облик. /Козырная мать/

Еще один штрих… и я буду готова –

важно – не пере-

играть!

/2013/

ПО-АНГЛИЙСКИ

Мы не впишемся в плоскость кадра

/объектив откупорен, как виски,

подбородок надменно задран,

ну а я – ухожу по-английски/

/Вспышка камеры/ В позу, милый!

Эта съемка закончится быстро.

Больше – дерзости, меньше – мыла!

Режиссирую я бескорыстно.

Как изысканы брызги света,

/Красный рот, прорисованный четко/

Этот снимок – моя вендетта

/Я сдавалась кроваво, но кротко/

Мы не впишемся в плоскость кадра –

/Ритуал предусмотрен без риска/

Продолжайте, бракуйте, падре! –

Я уже ухожу. По-английски.

/2013/

СИЯНИЕ

Когда в тебе нет отречения,

и нет ни шага расстояния,

и города сольются в космосе

в одно единое пятно,

и телефон с холодной трезвостью

звонит, задавленный подушками…

и сердце вдруг засветит звездами

с какой-то дивной высоты,

и голос неземной из прошлого

всего лишь спросит про дела,

и снизит тон почти до шепота,

и станет прошлым наяву,

то небо вдруг застынет льдинами,

как будто лето дружит с зимами,

и ты окажешься не тайною,

а станешь с явью заодно,

а ты окажешься над тяжестью

сдавивших горло тысяч лет,

и это сонное мгновение

вместит объемное «привет»,

вместит туманное ничтожество

всех человеческих веков

и беспокойное пророчество,

и свет далеких городов,

и всю невычурность истории,

и войны стародавних лет,

и даже то, что ты, как маленький,

стоишь на всей земле один

и улыбаешься мгновению,

и смотришь с дивной высоты:

как вроде ты иль только кажется,

как некто пьяный до забвения

летит с звенящей пустоты,

и сотни лун навстречу движутся,

и всё вдруг кажется простым,

и в сжатой трубке голос зимними

цветами светит изнутри…

и ты увидишь подноготную

под телескопами миров,

и всё, что есть, и всё, что было,

вдруг вырываешь из оков,

и времена сливаешь в жерло,

и странно слушаешь себя,

что «ничего, дела нормально…»,

и твой же голос: «как-нибудь…»,

и сотни тысяч километров

дрожат огнями в тишине,

и жизнь, смешная и тревожная,

зависнет паузой на rec,

и вновь покатится с привычною

той водопадной быстротой,

в которой льешься по наитию,

и только ночью жмешь на паузу,

и притворяешься извне.

И звезды принимают дальше

твой свет, парящий в вышине.

/2018/

РЫЖАЯ ВЕДЬМОЧКА

художнице А. Неизвестной

Рыжая ведьмочка варит глинтвейн,

сыплет влюбленно гвоздику с корицей.

Он, по-мужски, глушит крепкий портвейн –

просто живет, но так тянет напиться.

Красные волосы, огненный взгляд –

взрослая девочка, пришлая с Марса.

Что, если прыгнуть на двадцать назад…

Впрочем, пусть глушит… без зыбкого шанса.

Ведьмочка красками брызгает в мир,

с пальцев взлетают горящие птицы,

ввысь, в одурманивший звездный эфир…

К черту того – обреченного спиться.

Ведьмочка всё научилась сама –

сильная девочка в дерзких ботинках.

Город, в котором застыла зима,

в прошлом остался – открыткой в картинках.

Что от него? Слово «друг» изо льда

и на лице маска горьких улыбок,

сумка в подарок, на выдохе «да»…

/ведь юный стан удивительно гибок/

Юбки до пола, чтоб с виду парить,

чтоб долететь до карминного Марса,

чтобы до чертиков, страстно любить

танец ветров, доводящий до транса.

…Рыжая ведьмочка варит глинтвейн,

сыплет влюбленно гвоздику с корицей.

Боже, прости дурака и забей…

Пусть он живет без желания спиться.

/2018/

ЗЕЛЕНАЯ ДВЕРЬ

ЛЕГКО

Когда фонари загораются тусклым,

и в воздухе словно парит молоко,

мне с губ твоих дым всегда кажется вкусным,

и ты на любое «Сумеешь?» – «Легко…».

И там, на руке, что ложится на сердце,

на косточках пальцев засохшая кровь.

И я понимаю: от нрава не деться…

Целую тревожно в разбитую бровь.

Вечерние улицы смотрят огнями,

а мы на балконе стоим высоко.

«Сумеешь с врагами без драки – словами?».

А ты, улыбаясь, напомнишь: «Легко…».

/2012/

ИСКРИЛСЯ СНЕГ…

Искрился снег под светом фонарей,

и город был взволнован и простужен,

и сердце билось чуточку быстрей,

и хлопья плыли с неба неуклюже.

Едва дыша, подкрадывалась мгла,

спускаясь с крыш летающею кошкой,

как поздно жизнь уставшая свела

дорог разбитых сжатые ладошки.

Ты словно тень стоял и не смотрел,

как мир мгновенно вдруг преобразился,

а с неба сыпался холодный мел,

когда со мной навеки ты простился.

/2010/

В УСТАЛОМ СИЯНИИ СОЛНЦА…

В усталом сиянии солнца

болезненно-грешны черты,

и дым сигаретный, как кольца,

нанизан на осень мечты.

И я не играю словами,

и ты не поешь серенад…

всё это как будто не с нами…

и падает в чай рафинад…

Как странно сплетение жизней,

и странно смотреть и дышать:

ты рядом, ты здесь через призму

всех лет – это странно узнать.

И сомкнуты шторы, целуясь,

и город за ними в огнях,

в касаниях рук я, зажмурясь,

лишь выдохну тихое «ах…».

/2011/

В НАПРЯЖЕННОМ МОЛЧАНИИ ПАДАЛИ…

В напряженном молчании падали

на разложенный старый диван

наши тени. Спасаться не надо ли?

если делится жизнь пополам…

Я могла быстрым шагом… намеренно…

в коридоре взять плащ и уйти…

но, наверно, как ты, не уверена,

что побег может душу спасти.

/2011/

ОТРЕЧЕНЬЕ

Всё в мире так тревожно и печально,

и даже ветер, пахнущий весной,

и город твой вдали горизонтально

огнями светит, словно неземной.

Дорог густых дрожит сердцебиенье,

сбивая ритмы крови тонких вен,

и небо надо мной, как отреченье

от сладких до отчаяния стен.

/2011/

В ОБЛАКЕ ШАНЕЛЬ

Расстроена, как желтая гитара,

ты бережно выравниваешь гриф,

и звуки уплывают, как байдара,

в туманной дали робко воспарив…

доверчиво разжатые ладошки,

заботливо закутана в шинель,

под взглядом согреваюсь, словно кошка…

вся в облаке поэзии Шанель…

Открыта небу летняя мансарда,

ласкают пальцы струны не спеша…

Как Херес из коллекции Массандра,

смакует вечер тонкая душа…

/2012/

ТВОЙ ПРИРУЧЕННЫЙ ЗВЕРЬ…

Твой прирученный зверь «Порш кайен»

занесен во дворе мокрым снегом,

мы согреты теплом белых стен

и случайным уютом ночлега.

Не боялись с тобой пустоты,

жизнь сплетая в узор арабеска,

просто если сегодня на «ты»,

значит, завтра изменится резко.

Над домами застыла зима,

в фонарях так тоскливо прекрасна…

странный миг: ослепленная тьма…

и что будет, становится ясно.

/2012/

ВСЯ В ПОДУШКАХ И ОДЕЯЛАХ…

Вся в подушках и одеялах,

приложила пальцы к губам

и прислушиваюсь устало

к отчужденным твоим шагам.

За окном разрыдалась осень,

этот шум сроднился со мной…

на часах обозначилось восемь,

мне пора возвращаться домой.

Ты приносишь горячий кофе

в не заправленную постель,

я вдыхаю твой светлый профиль,

как прочитанную ноэль.

/2011/

ОСЕННЕЙ ГОРЕЧЬЮ ПОСЫПАНА ВЕСНА…

Осенней горечью посыпана весна,

и влажен воздух, как хмельные губы,

осколок солнца серебрится, как блесна,

и туча щукой обнажает зубы.

Боксером мрачным исподлобья смотрит день

на город, сдавленный его перчаткой.

Мы не одну с тобой отбрасываем тень,

как два врага перед смертельной схваткой.

/2011/

КОГДА В КОРИДОРЕ ВКЛЮЧАЕТСЯ СВЕТ…

Когда в коридоре включается свет,

и греется снег на ботинках,

я знаю, что будет усталый рассвет,

две чашки на старых пластинках.

Ты спичкою чиркнешь, на миг осветив

свой каменный профиль и руку,

и скажешь, запястье мое обхватив:

– Как мне разлюбить тебя, суку?

И запах волос моих будешь вдыхать,

губами касаясь до дрожи,

и как оторваться – не сложно понять:

меня отдирай только с кожей!

Ну вот: в коридоре включается свет –

изучена даже улыбка,

и брошен на полку тяжелый кастет,

и руки смыкаются липко.

/2011/

ОДЕЯЛО БЕСПОМОЩНО СКОМКАНО…

Одеяло беспомощно скомкано,

не подернуто шторой окно,

и мой голос сжимается тонко, но

это, кажется, было давно.

Словно жизнь затерялась во времени,

и на книгах – столетняя пыль.

Не избавиться, смертным, от бремени,

если жизнью становится быль.

И твой взгляд всё такой же восторженный,

и разорван злосчастный билет,

чемодан на ковре не разложенный,

и твой голос сквозь годы: «Привет».

Проходи, видишь: комната прежняя,

и всё та же в пружинах кровать,

и зима завывается снежная…

Что ты хочешь, потерянный, знать?

Ночью холодно – днями согретая,

Ты глядишь на кольцо, не дыша.

Эта песня судьбой не допетая,

и растерянно смотрит душа.

Помолчим о счастливых мгновениях,

вьюга стонет щенком со двора.

Было страшно скитаться в забвениях.

Я ладонь разожму:

«Вам пора».

/2011/

ПЫЛЬ ЗОЛОТИЛАСЬ…

Пыль золотилась в лучистом

столбике света, и ты

голосом пел серебристым,

грелись в ладонях цветы.

Разве я что-то сказала

в тающих отблесках дня?

Просто из рук вдруг упала

рюмка хмельного огня.

Что происходит? – не знаю –

страшно молчать и смотреть,

словно по самому краю

ходим… и можно взлететь.

Где-то захлопнулись двери,

замерли стрелки часов,

я прошептала, что верю

в жизнь ускользающих слов.

…Падали в тающий город

с крыш, завывая, ветра –

странный, наверное, повод

вместе дожить до утра.

/2010/

В ДОМЕ УНЫЛО МЕРЦАЕТ НОЧНИК…

В доме уныло мерцает ночник,

бродит печально тоска,

снимок в руках отрешен, словно лик,

как пистолет у виска.

Греется чайник в полночной тиши,

капает с крана вода,

блики машин, как лучи из души,

И далеки города…

Я отпустила тебя, как рассвет

звезд прерывает полет.

Нет сожаленья, и падает свет

на раскрошившийся лед.

/2011/

НАМОКЛА ГАЗЕТА ПОД ЛИВНЕМ…

Намокла газета под ливнем,

ромашки закрыли глаза,

и город мне кажется дивным,

и ласково-страстной гроза.

Черна и безлюдна дорога,

сверкают слезой купола.

Ботинки твои у порога –

как долго тебя я ждала…

/2010/

В МАШИНЕ

Мы ехали в осеннюю свободу,

качался динозаврик на крючке,

и лил нещадно кто-то с неба воду,

я трогала колечко на руке.

«Нет, ты не думай, это просто мысли –

Мы целый день с тобою проведем».

Ты повернулся и сказал мне: «В смысле?

Я думал: мы вдвоем с тобой умрем».

Чернела вся промокшая дорога,

я буквы выводила на стекле.

«Вот черт, – сказал в нависшем смоге, –

Кардан стучит и стрелки на нуле».

Дышала печки, грея наши ноги.

Ты пальцы сжал до боли на руке,

и дождь, стихая, падал понемногу,

и прыгал динозаврик на крючке…

/2010/

ОПЯТЬ НЕ ЗАЖИГАЮ В ДОМЕ СВЕТ

Опять не зажигаю в доме свет,

и голос горький в тишине,

закутанная в теплый старый плед,

и небо где-то в вышине.

Мы просто как друзья поговорим

за пятой чашкой кофе, что ж,

так может суждено, и мы сгорим –

и руки разжимают нож.

Как много лет прошло, и осень вновь,

дописаны давно слова,

на пальцах, сжавших нож, проступит кровь,

как вновь раскрытая глава.

И тикают настенные часы,

гитару в сотый раз берешь,

за окнами всё мокро от росы –

смешной предлог остаться. Что ж…

/2010/

СВЕТ СТРУИТСЯ В РАЗМЫТЫЕ ОКНА…

Свет струится в размытые окна

на холодную твердость стола,

из железа ты, видимо, соткан,

и на улице листья – дотла.

Кротко странствуют в комнате блики,

зажигалка погасла в дымке́…

Что ж, иди, я сотру все улики,

и надето кольцо на руке.

Кто мы в мире? Заблудшие души?

На пол брошен поэзии том.

Как же тихо /ты только послушай/

в этой осени, впущенной в дом.

/2010/

ТАК ЛЕГКИ РАССВЕТНЫЕ ЧАСЫ…

Так легки рассветные часы,

недопит в стакане горький чай,

расплелись ромашки из косы,

и гремит за окнами трамвай.

Полосой холодной сжатый рот,

на стене – мозаичная тень,

и урчит на кресле рыжий кот,

всё светлее странствующий день.

В зеркале подвешенном – часы,

маятник сверяет с сердцем стук,

мы лежим, касаются носы…

И Земля очерчивает круг…

/2010/

ОТЧЕГО НА СЕРДЦЕ СНОВА ОСЕНЬ…

Отчего на сердце снова осень,

нарастает призраками мгла,

угасают бренные вопросы

в пламени, сжигающем дотла.

Отчего во мне так много места