Узники горизонта

Глава 5. Выбор прошлого и настоящего

Вещь не перестает быть истинной от того, что она не признается многими.

Из шести партий, участвующих в выборах, четыре были обыкновенной массовкой. После возведения железного занавеса на протяжении десятилетий консерваторы единолично были легитимными лидерами новых стран и широко признаваемых идей. Лишь в последние годы в нескольких государствах Объединенной Азии стала появляться выраженная оппозиция в виде либеральных партий со сравнительно молодым составом, которая резко приобретала сторонников из подрастающего поколения. Либералы подкупали своей энергией и стремлением к позитивным изменениям, и огонь в их глазах дарил большую надежду на завтра. И это завтра казалось не просто светлым. Они заставляли поверить, что будущее должно быть и будет грандиозным, сохранившим старые истины, но разукрашенным смелыми яркими красками новых успехов.

На этих выборах в Японии две главные политические силы представляли невероятно харизматичные личности. Одна из них – достаточно молодой и наделавший много шума в прессе и городских легендах Джеро Ли. Его история была невероятно запутанной и местами загадочной, но за все время, проведенное в политике, он не давал ни одного повода усомниться в верности своим взглядам. Он был десятым сыном известного японского политика Таро Ли, старейшего консерватора, мрачного и непоколебимого, одного из идейных вдохновителей консерватизма, ярого сторонника стабильности и фанатичного атеиста. На момент выборов Таро входил в состав правительства, но уже был достаточно стар. Политическую позицию Таро можно было охарактеризовать как одну из самых ультраконсервативных во всем японском правительстве. Его невероятная плодовитость – результат его взглядов. Он искренне верил в позитивную евгенику1 и считал, что нужно стимулировать размножение умных людей и не допускать чрезмерного размножения людей с низким уровнем интеллекта. Руководствуясь этими взглядами, он сам стал отцом десятерых детей, все из которых были сыновьями. В далекой азиатской глубинке, где еще местами сохранялись традиции западного мракобесия, ходили слухи о Таро как о личности, обладающей нечеловеческими способностями. В большинстве же мест, а также в столице, поговаривали, что в этом деле не обошлось без вмешательства высококвалифицированных врачей, которые искусственно оплодотворяли жену Таро необходимыми сперматозоидами с Y-хромосомой для рождения мальчика. Политик хотел много наследников, которые будут продолжать его дело, и считал, что чем больше их будет, тем устойчивее будет политическая атмосфера новой Азии. Несколько сыновей предпочли стать учеными, один ушел в медицину, а двое уже представляли взгляды консерваторов в правительстве. Последние были предметом особой гордости Таро несмотря на то, что остальные также были представителями государственных структур в Министерстве здравоохранения и Академии наук. Однако во время учебы его десятого сына Джеро в Токийском Атеистическом план Таро дал сбой, и семья Ли столкнулась с ситуацией, совсем не входящей в ее планы.

Джеро Ли, несколько лет скрывающий свои истинные взгляды, заканчивая учебу на бакалаврской программе по экономике, буквально перед выпуском из Токийского университета открыто заявил о своей либеральной позиции. Как выяснилось позднее, на тот момент он уже год тайно посещал различные молодежные мероприятия либералов и собирал свою команду. На фоне широкой информационной поддержки данного инцидента старый Таро со стыдом ушел из правительства. Говорили, что лидер консерваторов стал много болеть, и это могло послужить одной из причин ухода, но основную вину все же возлагали на молодого Джеро.

Однако через год, отпраздновав 70-летие, Таро Ли вернулся в правительство, попутно проклиная своего сына и заявляя, что намерен исправить сделанные им ошибки и не допустить либералов к власти. Джеро к тому времени совсем перестал общаться с семьей. Его мечтой было изменить консервативный строй новой Азии, сделать государство более гибким, освободиться от тотальной пропаганды и попутно очистить правительство от старых чиновников, которые, по его мнению, никак не улучшали страну, а просто получали жалование и поддерживали существующий уклад. Хотя, по логике вещей, чем еще могли заниматься консерваторы?

Джеро учился на магистерской программе по политологии в Национальном Атеистическом университете Сеула в Южной Корее. После окончания бакалавриата Токийского университета отец Джеро приложил все усилия, чтобы тот не смог продолжить обучение в магистратуре в главном вузе страны. Не пробуя поступать в Токио, Джеро решил получить степень магистра в столице соседнего государства. В дополнение, Сеул на тот момент был неким оплотом либерального движения. Южная Корея всегда быстро развивала новые тренды и была более гибкой, чем неповоротливый Китай и консервативная Япония. За два года учебы в Сеуле Джеро подготовил полноценную программу дальнейшего развития Японии и вскоре вернулся в Токио. Там он примкнул к ожидавшей его команде и в течение года стал главой либерального молодежного движения Японии и советником председателя либеральной партии. За год до судьбоносных выборов председатель либеральной партии решил дать дорогу, как он выразился, «молодому племени» и передал управление партией на тот момент 28-летнему Джеро Ли, который только получил докторскую степень в области государственного и муниципального управления. Сам председатель создал и возглавил консультационный совет, в который впоследствии вошло все старшее поколение либералов. Этот орган занимался наставничеством новых членов высших кругов либеральной партии и консультациями с новыми партийными лидерами.

После нового назначения Джеро Ли его отец отказался от публичных комментариев, однако ходили слухи, что он был вне себя от ярости и грозился уничтожить все наследие своего сына.

Вечерняя тень тихо опускалась на город, но жизнь по-прежнему била через край бетонных ограждений. Дэниел решил прогуляться после занятий, поразмыслить обо всех успехах государства, в очередной раз сформулировать свое непоколебимое мнение и отдать голос консерваторам.

Он прошел вдоль парка и направился к реке. Справа расположился госпиталь. Дэниел пробежался взглядом по окнам здания и вспомнил обо всех изменениях в медицине и фармацевтике за последние десятилетия. Запрещение ряда препаратов, таких как гомеопатия и другие, не имевших достаточной обосновательной базы, ужесточение законодательства и введение особых правил для всех дженериков2, что привело к значительному снижению цен на лекарства, реформирование структуры управления и публичные отчеты по работе министерства здравоохранения. Он думал о нынешнем устройстве системы как о необходимой данности, как об обыкновенной норме, очевидной истине. Полкилометра вперед – и он увидел здание начальной школы. Еще немного размышлений на тему реформы образования. Светская этика, упор на точные науки. Ряд идеологических курсов, направленных на формирование истинных взглядов и научного мышления. Учебники по математике и физике стали новыми Ветхим и Новым Заветом для всех школьников. Четкие мировоззренческие установки имел каждый, кто только оканчивал начальную школу. Старшие классы закрепляли успех. Однако спешить с выбором профессии никто не требовал. После школы все могли продолжить обучение в университетах и колледжах по довольно обширным программам, разделенным на техническое, экономическое, гуманитарное, научное направления и направление по искусству. И только в магистратурах и на программах докторантуры необходимо было углубляться в конкретную узкую область.

Из дверей школы вышла женщина, держа за руку мальчика. Она опустилась на корточки и поправила его штаны у самых ботинок, слегка отряхнула их, подняла голову и поцеловала его в щеку. Вероятно, это была его мать. Все ее действия были наполнены такой заботой и нежностью. Дэниел невольно подумал о своей матери. Мысли о реформах и эффективности растворились в картинках из детства. Он вспомнил дом, улицу и небольшие магазинчики рядом. Детей с площадки, девушек из школьного хора, пикник с друзьями. Картинки вспышками проносились сквозь время, цепляясь за самые глубокие уголки памяти. Дэниел вырос в небольшом городке на юге страны, окруженный людьми без особых стремлений и грандиозных планов на жизнь. С самого детства его целью было переехать в столицу. Он мечтал о мегаполисе, научной карьере, красивой жизни и безграничных успехах, которых достигнет в будущем.

После школы он поступил на факультет физики в Токийский Научно-Атеистический, который уже тогда был самым престижным учебным заведением в Японии и одним из лучших во всей Объединенной Азии. Дэниел становился ученым со страстью. Его невероятно тянуло к знаниям, точным наукам. Атеизм, новые истины и идеология Единой Азии приводили его в восторг. Его публичной позицией всегда была яростная поддержка идейных столпов новой Азии и радикального консерватизма. Но где-то в глубине сознания таился интерес к чему-то иному. Он просыпался иногда и ловил себя на мысли, что ему снился Лондон, что видел бескрайние просторы Новой Зеландии и гулял по побережью Австралии. Все эти сны о местах, где он никогда не был. Ему казалось, что все это воспоминания его предков, ведь они бывали в этих странах. Но он не мог найти научного объяснения таким мыслям и успокаивал себя стандартными предположениями о разыгравшемся воображении. Он видел себя удивительно спокойным в этих снах и ощущал невероятную свободу. Он чувствовал, что все находится в его власти и нет границ для полета мысли и действия. Свобода, близкая к абсолютной. Мир без рамок и ограничений. Что это? Устаревшая демократия? Бездумная анархия? Однажды он проснулся с идеей, которая подчеркивала единый посыл каждого подобного сна. С идеей, что никакой человек и никакое государство не должно решать за него. Никакие внешние силы не вправе управлять его жизнью и ограничивать мысль и действие. Контраргумент возник моментально. Ведь если нет ограничений, то как же преступления, как же развитие и эффективность общества? Ограничения естественны и должны иметь место.

Но все же это не избавляло окончательно от сомнений. За завтраком он задал себе следующий вопрос: могу ли я быть уверен, что та степень ограничений, которая создана в моем государстве, создает самые оптимальные условия для развития общества? И если нет, то каким должно быть соотношение свобод и оков? Он остановился и подумал о том, почему ему в голову пришло слово «оковы», ведь все государственные ограничения никогда не создавали для него дискомфорта. Ему показалось, что это слово пришло из тех глубин сознания, где были берега Австралии. И тот Дэниел, что во снах наслаждается абсолютом свободы, посчитал бы оковами все стандартные условия жизни Дэниела реального.

Такие мысли приходили ему в голову не часто, он старался отгонять их, а в часы восторга эффективностью общества и научными успехами вообще считал подобные идеи враждебными и сбивающими его с истинного пути.

Влажный ветер ударил в лицо, и Дэниел увидел набережную Сумиды. Опустившись в мыслях с небес на землю, он подумал о том, что эти сны и подобные рассуждения все чаще и чаще имели место в его жизни. Он не любил подобные моменты. Минуты сомнений и неуверенности. В такие мгновения он задавался неудобными вопросами, которые систематически выводили его из зоны комфорта. Он ставил под сомнение несомненные идеалы и заново оценивал нерушимые ценности. Его смущал тот факт, что все взгляды, все его мировоззренческие установки были одинаковы все время, что он себя помнил. И изначально он в них просто верил, но позднее смог убедить себя сам, что аргументов для «истинного» мировоззрения достаточно. И его всегда пугала возможность того, что он ошибается. Всегда вызывала неприятные ощущения мысль о том, что весь его мир, все идеалы просто насадили ему извне. Они чужие. Выдуманные кем-то и перенесенные ему в голову умелой государственной машиной пропаганды.

Когда эти моменты проходили, то все революционные идеи, а иначе их назвать нельзя, заменялись жгучим чувством стыда. Идеальная система, давшая ему образование и показавшая истинный путь, который раскрывает не только его потенциал, но и реализует потенциал всего общества эффективнее и эффективнее с каждым годом, заслуживает лучшего отношения, а не бездумного порицания, зародившегося где-то в глубинах сознания. Он смотрел в зеркало и уничижительно спрашивал себя: может быть, ты скажешь, что «чувствуешь», будто система ошибочна? Кто дал тебе право ставить под сомнение истинность пути, подтвержденную практикой и реальными результатами? Ты недостоин этого общества, недостоин своих успехов.

После ему казалось, что никто не должен узнать о его постыдных мыслях и рассуждениях. Он старался убедить себя в том, что не должен вспоминать о подобном в будущем. Что не должен говорить подобного вслух. И, в конце концов, он успокаивался, думал о том, чего достиг, о том, что никогда не оступался на своем пути и что будущее в его руках. Покой продолжался несколько недель, и потом цикл повторялся вновь. Он ничего не мог с этим поделать, пытался решить эту, как он иногда думал, «проблему», но любые попытки завершались очередными неудобными вопросами самому себе и новым циклом стыда и восстановления.

Вода стремительно двигалась вперед и в то же время завораживала своим спокойствием. Он смотрел на нее и думал о неизменных законах природы, о незыблемом устройстве мира и беспокойной, в сравнении с этим, природой человека. Изменчивая человеческая натура провела нации и государства через века, пережив тысячи тысяч различных изменений и идеологических течений. Истин, которые они считали неоспоримыми. Неужели все они были ошибочными?

Тираны Средневековья, верившие, что были назначены богами, рабовладельцы недалекого прошлого, твердо убежденные в превосходстве белого человека, большевики, свято верившие в коммунизм и социализм как в высшие ступени развития человеческого общества, и, конечно же, рыночники со своими Атлантами и одами капитализму.

И все они ошибались? И все они были убеждены, что постигли абсолют? Верили, что их путь единственно верный? Кто мы перед ними: победители, познавшие истинную истину, или братья по несчастью, смехотворно высокомерные, не замечающие своей невежественности? И кем мы будем для грядущих поколений: учителями и отцами незыблемых абсолютов или плохими примерами для новых школьников, постигающих новые истины?

Он шел по мосту. Прохладный влажный ветер располагал к критическим рассуждениям. И Дэниел продолжал. Мысль за мыслью. Он остановился между деревьев в Сумида-парке и прервал себя на середине очередной логической цепочки. На часах было без четверти восемь. Он достал экран, увидел скамейку вблизи и спешно направился к ней. Присев на нее, растерянный и потерянный, он вслух произнес: «Почему сегодня?». Он начал корить себя за то, что в очередной раз предался сомнениям, да еще и в такой важный день.

Он отвлекся на секунду и представил себя голосующим за либералов. Улыбнулся. Такого уж точно не может случиться. Даже в час сомнения он бы не поддержал этих безумцев. И тут же подумал, что они говорят вслух то, о чем он иногда стыдится думать. И снова мысль, что все это происходит в такой неподходящий момент. Миг – открыл страницу с голосованием. Клик – поставил галочку за консерваторов. Занес палец над кнопкой «Проголосовать».

Двумя часами ранее Артур сидел на кухне. Из телевизора доносились советы из ежедневной программы об эффективном использовании ресурсов организма, но Артур листал новости на экране, не обращая внимания на ведущего на стене:

– Таким образом, если полностью убрать свет из помещения, закрыть окна, выключить всю электронику, надеть маску для сна, а также отключить все источники звуков, полезность и продуктивность сна вырастет минимум на пятнадцать процентов. А если предварительно проветрить помещение, то можно выжать и все двадцать!

Артур поднял голову, когда ведущий, закончив убедительную речь, широко заулыбался.

– Атом, выключи телевизор, – произнес Артур, и ведущий сменился черным полотном.

Он пошел в комнату. В первой половине она была практически пустой, а во второй захламлена ящиками с вещами, часть которых были совсем не знакомы Артуру. В его половине стояли лишь белый стол, белый стул и кровать у стены с небольшой серой тумбочкой рядом. В стороне от кровати был шкаф, деревянный по бокам и с электронной панелью на лицевой части, где мелькали цифры и графики заранее определенных Артуром отчетов.

Он арендовал квартиру вместе со своим старым другом. Его звали Густав, и он также был из семьи мигрантов. Абсолютно неформатная личность для новой Азии. Абсолютно неуместный человек для этого города. Он был романтиком. Сам себя горделиво называл представителем вымирающего вида. Полон старомодных чувств, он высмеивал все истины, правда, лишь в стенах квартиры или театра, где работал в свободное от науки время. Можно даже сказать, что научная работа была для него социальной ширмой, которой он прикрывался, чтобы не показывать миру настоящего себя. Густав проголосовал за либералов с самого утра и весь день был в приподнятом настроении, испытывая чувство выполненного долга. Несмотря на громкие речи, он был крайне мягким и безобидным человеком. Очень неопрятным, порой неуклюжим, но в какой-то степени милым или даже беззащитным. Он в очередной раз читал произведения из готовящейся постановки их не особо популярного театра, ставящего известные произведения прошлого, давно потерявшие массовую ценность для жителей Объединенной Азии. Артур поднял голову:

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Учение о селекции применительно к человеку, а также о путях улучшения его наследственных свойств.

2

Лекарственное средство, продающееся под международным непатентованным названием либо под патентованным названием, отличающимся от фирменного названия разработчика препарата.